Легенды и предания. Часть 2 — Нохчалла.com — Чечня, чеченцы, обычаи, традиции, история и многое другое
Дух вайнахов в мифах и легендах

Легенды и предания. Часть 2

ЛЕГЕНДА ВТОРАЯ: ПРАВДА О ТАЗИТЕ

Сватовство

Сумерки. Обычная для Санкт-Петербурга осенняя погодаутром накрапывает дождь, в полдень улыбается солнышко, а вечер, непременно дождливый и прохладный, даже холодный. На улицах непролазная слякоть. Мрачная, холодная погода сегодня отпечаталась на настроении нашего героя. Он с нетерпением ждал этого вечера, предвкушая благости ожидаемого семейного счастья, но холодная морось пасмурных сумерек словно остудила его, призывая опуститься с небес на грешную землю, осмотреться, заново все обдумать.

Тазит, так его звали, быстро оделся и с твердой мыслью — «если не сейчас, то уже никогда!» — решительно направился в дом своих друзей Аслана и Софьи. Он не спеша перешел небольшую улочку, сделал три десятка шагов по темному переулку и оказался в двадцати шагах от хорошо освещенного двухэтажного каменного дома, где ждали его появления с нетерпением. В этом особняке жил его старый приятель, отставной поручик, инвалид Кавказской войны Аслан Желоков. Уже много лет жил Тазит в Санкт-Петербурге и все это время друзья чуть ли не каждый вечер проводили вместе, в узком кругу. Но этот вечер был особыйНе далеко от «сакли» друга Тазит остановился. Не спеша, достал сигарету и закурил. У друзей, особенно у кавказцев, не принято приглашать в гостигость он от бога и волен, приходить, когда ему угодно. Но нынче Тазит приглашен на бал в честь дня рождения жены Аслана красавицы Софьи Мироновны. Все в доме, и хозяева, и гости, знают, что день рождения Софьивсего лишь повод для бала, а истинная причинаТазит должен сделать предложение 37 летней кузине СофьиОльге Нелидовой.

 

В обустройстве жизни «молодых» хлопотало много людей и мало, кто сомневался, что все сегодня решится благополучно. Но, что-то тревожило самого жениха, как — будто не с той ноги сегодня поднялся. Уверенность, наполнявшая все его существо в последние дни, с приближением к заветному дому с каждым шагом постепенно угасала. «Сегодня судьба моя решаетсяраздумывал оноднако, куда подевалось мое мужество? Почему я волнуюсь, как мальчишка? Чего переживать, ведь точно знаюСофья все это затеяла в первую очередь, решив все вопросы с Ольгой…»

Через минуту раздумий, Тазит бросил окурок и решительным шагом зашел в дом. Яркий свет и звонкая музыка на мгновение оглушили его. Громкий голос Аслана Желокова приказал оркестрантам остановиться. Он покавказки тепло обнял своего друга и громко с расстановкой произнес:

-Дорогие друзья, позвольте мне самому лично представить вам моего старого, молодого, друга с которым мы плечом к плечу громили врагов нашей России. Этот вымокший гостькабардинский князь Тазит Бачаров! Он настоящий чеченец!

Гости захлопали. Всем понравилось, как Аслан с юмором, свойственным ему, представил загадочного жениха.

После минутной паузы, хозяин продолжил: -Дорогие мои, прошу всех учесть, что насколько я помню — это первый выход Тазита в свет. Но лиха беда начало

Совершенно верновмешалась Софьямы уже знаем, что князь намерен сегодня же выкрасть мою кузину Ольгу!! …

-Разумеется, — поддержал разговор Тазитвойны — для безумства и разрушений, балы — для веселья и кражи невест. Я думаю так.

Все внимание гостей в этот миг было приковано к Тазиту. Перед ними стоял мужчина средних лет, в добротной серой черкеске. Чуть выше среднего роста. Все ожидали увидеть смуглого, неотесанного пожилого горца, а здесь предстал довольно привлекательный шатен, в расцвете лет. В свои 52 года он выглядел на 40, не больше. Первым делом, под всеобщее одобрение, Тазит преподнес «новорожденной» маленькую коробочку с подарком, тепло, сердечно, поздравил с днем рождения, выпил за здоровье Софьи и с ее позволения направился к Ольге. За его спиной сразу раздались возгласы одобренияСофья открыла коробочку и, показала подароквеликолепный кулон в виде изящного сердечка на золотой цепочке.

Раздалась громкая музыка, и кавалеры стали приглашать дам на танец.

-Милая Ольга, среди бесчисленного числа моих недостатков, есть один, который очень некстати обнаружился именно сейчас — я совершенно не умею танцевать.

-Спасибо Тазит, но этот недостаток просто достоинство! Я боялась, что ты вскружишь мне голову своим танцем, и я наделаю массу глупостей. Теперь могу быть спокойной

-Но от намерения вас выкрасть я не отказываюсь

-Разве о таких намерениях говорят, что это за воровство такое?

-Самая благородная кража. — улыбнулся Тазит и добавилНе могу привыкнуть к незаслуженному вниманию общества, может мы спрячемся от всех, я думаю нам есть, о чем поговорить.

-Тем более что и мы, и все здесь знают, что нас ждет на верху уютная комната, где мы можем обстоятельно поговорить друг с другом.

-Вот это да! Я целую неделю готовился к этой встрече. Речь заготовил, но, признаться, такой прямоты от вас не ожидал.

-Вы огорчены?

-Напротив, мне стало легче говорить. И позвольте мне снять камень с души — Ольга будьте моей женой!

-Мне кажется Аслан, и Софья сильно торопят события — после короткой паузы заговорила покрасневшая Ольга — по сути, Тазит, мы едва ли знаем, друг друга — за разговором они медленно вдвоем поднимались в приготовленную для них комнату. Тазит внимательно слушал каждое слово, надеясь получить ответ на свое предложение.

-Вернее, обо мне ты знаешь все, или почти все. Но я о тебе не знаю ничего, кроме того, что ты кабардинский князь, что доблестно воевал и к тому же ты еще и чеченец …

Она была права. Тазит действительно знал все подробности ее жизни: Ольге 37 лет. У нее дочь от неудачного брака — 16 летняя Настя. Муж ее, азартный картежник, погиб на дуэли 12 лет назад. У Ольги бесчисленное множество поклонников-ухажеров, большинство из которых зарятся на ее богатство.

-Ты слышишь меня? — прервала она раздумья кавказца — кроме того, мы с тобой принадлежим к различным мирам…

— Это вряд ли — прервал ее Тазит — кабардинцы с незапамятных времен живут в России, служат России.

— Но твой лучший друг назвал тебя чеченцем, а это уже совсем другое дело…

— Как видишь, он ошибся, чеченца из меня не вышло.

— Обжегшись на молоке, дуют на воду. Обустройство жизни дело серьезное. Спешка здесь неуместна. И прежде, чем что-либо обещать, я бы хотела …, как это выразить…, одним словом побольше о вас знать.

— Интересно, как я буду выглядеть со стороны, верно, как павлин, распустивший хвост, расхваливая себя: «смотрите какой я красивый и благородный, лучший жених на белом свете!».

-Я уже давно не наивная девчонка. Мне вы не безразличны, и поэтому я от Вас хочу услышать правду о вашей жизни.

— Спасибо Ольга. Только правда, она иногда бывает очень неудобной, особенно в моем случае, когда я сегодня пытаюсь завоевать сердце дамы.

— Тазит, если ты меня любишь, если действительно хочешь создать со мной семью, пожалуйста, расскажи мне все о себе. Все без утайки. И давай перейдем на «ты».

-Спасибо. Но мне нельзя открывать душу. Я за свою жизнь сделал столько ошибок и промахов. Мне не чем похвастать. Ольга, не заставляй меня говорить о моем прошлом, если, конечно, ты не хочешь во мне разочароваться. Если ты вдруг решила расстаться со мной, это можно сделать и, не прибегая к моей исповеди.

-Моя Настя уже девушка. Чего скрывать, мой брак ее огорчит. Но, тем не менее, я могла бы совершить этот шаг, но для этого мне надо знать о тебе все. По крайней мере, хотя бы столько, сколько ты знаешь обо мне. Думаю, это будет справедливо. И запомни — я не меньше тебя хочу нашего союза.

-В моем прошлом ты, к сожалению, не найдешь ни единого привлекательного момента, ни единого…

-Мне доложили, что вы у себя на Кавказе имеете по десять жен, и все они у вас там живут вместе, в одном доме. Ну-ка признавайся?! — полушутя, полусерьезно произнесла Ольга.

Все это было сказано так искусно, в перемешку со смехом, что Тазит лишний раз убедился, что имеет дело с умной женщиной. В просторной комнате они были одни, никто не мешал их беседе. Снизу доносилась музыка, но здесь за закрытыми дверями, она была не столь громкой и, казалось, что собеседники не замечали ее вовсе. Наступила минутная пауза. Ольга снова была серьезной и продолжала разговор, пристально вглядываясь в глаза немного растерянного Тазита.

-Не обижайся, Тазит. Аслану и Софье было легче, чем нам с тобой — они нашли друг друга, будучи молодыми, гибкими, свободными от мирских «мудрых» предрассудков. Нам труднее, мы уже не молоды. У каждого свои привычки, от которых порой даже невозможно отказаться. Ты должен сегодня со мной поделиться своей жизнью, или как ты выразился — исповедоваться. Не думай, что это каприз.

-Милая Ольга. Люди устроены таким образом, что не прощают чужих ошибок…

-Но ведь Аслан тебя не покинул…

-Таких людей, как Аслан во всей России считанные единицы… Извини.

-Считай, что нас таких несколько- весело рассмеялась Ольга, и продолжила —

я буду, снисходительна к тебе, а, вернее, к нам. И так договорились: ты мне весь вечер рассказываешь о себе, это единственное, чего я прошу у тебя.

-Мне кажется, что, подчинившись твоей просьбе, я разрушу то, что мы строили несколько месяцев вместе с нашими дорогими Софьей и Асланом. Стоит ли…

-Стоит. — Коротко и решительно сказала Ольга. И после паузы добавила: — Я хочу знать все подробности твоей жизни. Даже самые незначительные и я готова слушать до утра, если придется- и до следующего вечера.

Сопротивляться было бесполезно. Странно устроен человек, его природа,- еще минуту назад бил озноб, а сейчас вдруг стало душно.

Тазит достал платок, вытер пот со лба, сделал тяжелый вздох, пристально посмотрел в глаза невесты, сделал выдох и начал свой рассказ.

 

 Карательная экспедиция

Родился я в Кабарде, в Баксане. Мой отец, князь Мухарбек, меня любил больше всех, а было у меня еще два брата-близнеца. Каламбек и Данилбек. Я был старшим из братьев. Безмятежное, счастливое детство, как и у всех , прошло незаметно быстро. Мне было двадцать, когда умерла наша мама, самая добрая женщина в мире. После ее смерти отец, старый князь, начал часто болеть. Я иногда заставал его в какой-нибудь дальней комнате нашего дома со слезами на покрасневших глазах. Говорят время лечит, но в случае с моим отцом все было как раз наоборот. Он медленно увядал. Теперь, когда прошло с тех пор так много лет, я серьезно стал понимать, что Седа — так звали мою маму — была хранительницей счастья и благополучия нашей семьи. Через год после ее смерти начались волнения у вайнахов. А если быть точнее Россия начала войну против вайнахов с целью насильственного присоединения их к нашей империи. На Кавказе десятки народов, все они давно либо добровольно присоединились, либо силой оружия присоединены к России. Единственным независимым островком на Кавказе была страна вайнахов. Там жили по своим древним законам — адатам, никаких других законов не признавая. Вайнахский народ, по принципу разделяй и властвуй — искусственно разделен на более мелкие народы: чеченцы, ингуши, аккинцы, тушины. Последние — тушины, исповедуют христианство, а чеченцы и ингуши — мусульмане. Говорят, что сваны и хевсуры, живущие в Грузии рядом с тушинами, тоже являются частью вайнахского народа, но утверждать этого я не могу. Хотя, по большому счету, все кавказские народы в той или иной степени состоят между собой в родстве. Так вот, война была против чеченцев. Естественно, что чеченцев потихоньку стали поддерживать многие соседние народы и, прежде всего сами вайнахи. Заполыхавший пожар войны мог разгореться и перекинуться на весь Кавказ, тем более что к этому призывал чеченский предводитель шейх Мансур, чье имя переводится на русский язык, как «непобедимый». В первых сражениях с войсками императрицы Мансур непременно побеждал. На покорение чеченцев двигались все новые и новые войска и часть из них в глухих ичкерийских лесах пропадали бесследно. Весь Кавказ наполнился невероятными слухами, что, например, Мансуру в сражениях помогают ангелы… В столице нервничали. Наконец был создан отборный отряд для ведения боевых действий в горных условиях. В него вошли: Гвардейская рота, Астраханская рота, Кабардинский батальон, рота Томского полка, рота терского полка, сотня терских казаков, артелеристы. В составе Кабардинского батальона среди прочих было два молодых офицера — Аслан Желоков и я. Командовал экспедицией блистательный полковник Пьери. Перед выступлением полковник произнес короткую речь:

— Мы под знаменами императрицы идем покорять дикарей. Неделя — туда, неделя — обратно. Это две недели- и больше никто и никогда не услышит этого Мансура. В путь! Отряд быстро передвигался по Чечне, хотя бездорожье вымотало многих, особенно пеших. Нигде, никакого сопротивления. Мы с Асланом все время держались вместе и всю дорогу, чтобы поразвлечься спорили. Сначала я под громкие крики, уставших до смерти солдат и казаков, выиграл пари у Аслана: мы погнали коней на восток вдоль Терека и обратно, около двух верст. Мой скакун без особого труда обогнал соперника на целых два корпуса. Затем мы устроили стрельбу. Привязали к шнуру пустую бутылку, и казак на коне промчался от нас в 30 шагах волоча за собой по земле эту мишень. В первый раз мы оба промахнулись. Но со второго раза я попал, Аслан не успел даже выстрелить, так как после моего выстрела бутылка разлетелась вдребезги. Снова я победил. Многие офицеры в отряде смотрели на меня с нескрываемой завистью. Я был молод, красив, силен. У меня был красавец конь, прекрасное ружье и одет я был в красивую, скажу больше — в богатую белую черкеску. На моем серебряном ремне висел красивый кинжал, инкрустированный золотом. Серебряные газыри, дорогой кинжал, серебряный ремень — все на мне блестело. Кроме того, и конь мой был украшен редкостной уздечкой и стременами и седло роскошное, всем на зависть. Вдобавок ко всему, скупой на похвалы, полковник Пьери назвал меня: «многообещающим блистательным офицером». Экспедиция складывалась для меня, как нельзя лучше. Мой друг Аслан был немного опечален, но старался по-прежнему держать себя бойко, хотя, давалось это ему с трудом.

-Не тужи Аслан- успокоил я его- из твоего старого ружья Я бы не только в бутылку, но и в коня не попал.

-Чего на ружье валить. Рука дрогнула, я и промазал. Плохому танцору вечно, что-то мешает …

Мы весело рассмеялись. На четвертый день наш отряд повернул на право и направился сначала по степи, затем через леса на юг, в горы. Мы быстро продвигались по Ичкерии, так называется горная Чечня. День стоял солнечный, Высоко в небе блестели мелкие точки жаворонков. Голубое высокое небо, словно огромный хрустальный купол, без единого пятнышка облаков, давлело над нами. На душе было спокойно и ничто не предвещало нам беды. На пятый день утром, мы без труда и особого риска для жизни сожгли и разрушили два мирных чеченских аула. Солдаты зарезали несколько десятков баранов и мы громко пировали весь остаток дня. Утром следующего дня мы двинулись дальше и к обеду вплотную подошли к аулу Алды — здесь родился и вырос Ушурма или , как мы его называем шейх Мансур. С небольшого холма перед нами лежало небольшое селение в 200-300 хижин. В застывшем от зноя воздухе стоял необычно громкий звон цикад. Аул нами был окружен со всех сторон, но он к нашему огорчению он был пуст: ни людей, ни скота…. Полковник Пьери приказал сжечь его. Но солдаты не решились выполнить этот приказ . Полковник гневно повторил свой приказ. Аул сожгли и этим, скажу, забегая вперед, был подписан смертный приговор более 1000 нашим солдатам и офицерам. Перекусив на околице дымящих развалин аула, мы двинулись дальше, вверх по Сунже, намереваясь обнаружить и уничтожить войско Мансура. Идти пришлось не долго. После полудня, когда солнце начало свое движение к закату, нас неожиданно атаковали. Атаковали мощно, со всех сторон одновременно. Мы были застигнуты врасплох, началась паника. Солдаты в ужасе, перестали исполнять приказы. Хуже того, чеченцы в первую очередь отстреливали офицеров, и большинство подразделений с самого начала этого побоища осталось без командиров. Другое слово трудно подобрать- это было настоящее побоище. Враг нас видел и прицельно стрелял, а мы даже не знали, откуда конкретно идет стрельба, кроме того, что стреляли со всех сторон. Через некоторое время весь наш отряд был рассечен на пять-шесть частей и о едином командовании в таких условиях уже не могло быть и речи. Все группы были плотно окружены. Наша группа была самой многочисленной и нас, словно скот, загнали в Сунжу. Несмотря на жаркое лето, мы оказались в ледяной воде, под отвесными скалами. Чеченцы, жалея порох и пули, стали скатывать на наши головы камни. Вода в реке стала алой. Аслан, что-то пытался мне сказать, но грохот камней, шум реки, крики раненных и ружейные выстрелы совершенно меня оглушили. Аслан не докричавшись, схватил меня за руку и вывел из воды на пологий берег. Вместе с нами выбралось двадцать-тридцать солдат. Несколько из них сразу же пали от пуль на берегу. В десятке шагов от берега стоял густой лес, и мы надеялись в нем укрыться. Но все было тщетно. В самом лесу шло жестокое сражение. Аслан с солдатами не мешкая, ринулся в бой, а я, откровенно, струсил. По моей спине прошла холодная дрожь, какие-то мурашки поползли от шеи через всю спину к ногам. Ноги совершенно перестали двигаться, как будто я никогда не умел ходить. Через минуту я мог умереть, меня охватил ужас. Я силился вспомнить молитву, хоть какую-нибудь. Все напрасно, даже язык во рту и тот от страха перестал двигаться. Я стоял, прислонившись к дереву, абсолютно беспомощный. Единственное, что мне повиновалось — это мои глаза. Они видели все: Аслан с ребятами тщетно пытался разорвать кольцо окружения и высвободить оттуда окруженную группу. Но вскоре их самих окружили. Два смертоносных кольца прямо на моих глазах нещадно сжимались. Никаких шансов уцелеть… Вдруг, я заметил чеченца идущего ко мне. Он что-то говорил, но я не слышал, словно глухой, и не понимал его. В страхе я озирался по сторонам, всем своим существом пытаясь кого-нибудь вызвать себе на помощь. Человек в серой черкеске медленно вложил свой широченный кинжал в потрепанные старые ножны, не спеша, подошел ко мне, отобрал у меня саблю, ружье. Схватил за руку и подвел к арбе с раненными, я только сейчас заметил одноосную арбу запряженную мулом. Меня, словно чурку, закинули к раненным. Я сразу потерял сознание. Очнулся я ночью, в сарае. Здесь нас было шесть человек, военнопленных. Аслан в том бою потерял правую руку, и я его увидел только через две недели. Несколько дней он со мной совсем не разговаривал, чего говорить с трусом. Но у него большое сердце. Полковник Пьери погиб, как герой на поле боя, его адъютант Багратион попал в плен и несколько дней находился без сознания, обескровленный многочисленными ранами. Для его лечения привели знаменитого на всю Ичкерию лекаря — Шехмирзу. По личной просьбе Багратиона, Шехмирза оказал помощь и Аслану. Других раненных лечили местные лекари. Через неделю Багратион мог уже самостоятельно ходить. Но к моему удивлению, чеченцы его не считали военнопленным, он был вроде почетного гостя. Багратион в том бою трижды спасал жизнь полковника Пьери и пока ценою многих жизней чеченцам не удалось свалить молодого адъютанта Пьери был жив.

-Кунак, как здоровье? — обратился к Багратиону местный тамада Джабраил и не слушая ответа добавил — бери этих двух холопьев, кажется так вы называете своих солдат, и иди с богом домой. У нас гость является гостем только три дня — ты свое отгостевал, подзадержался тут.

-Если ты имеешь ввиду Митьку и Гришку, то их я называю воинами — улыбнулся адъютант- но в отряде, ты прав, много и охлопьев.

-Отряда твоего, слава Аллаху, больше нет, а ты не вздумай больше воевать с соседями. Не по-человечески это, не по -Кавказски.

-Я офицер и выполняю приказы…

-Никто не должен тебе приказывать сжигать аулы соседей. Нельзя нарушать святые заветы предков! Иди с богом, но если и впредь станешь исполнять приказы Сатаны — пеняй на себя!

-Если ты, Джабраил, надеешься получить от меня выкуп, то это напрасно — лучше расстреляй…

Джабраил не дал ему договорить, оборвал на полуслове. Он обнял молодого адъютанта и тепло по- дружески, но довольно твердо ответил:

— Чеченцы героями не торгуют. Законы не велят! — затем он посмотрел на Аслана и обратился к нему — Ну что воин, до дома доберешься, сможешь идти?

-Смогу — коротко ответил тот.

В этот момент я понял, что его отпускают, что я остаюсь в плену. Меня покинуло мое мужество, возможно, у меня, его и не было вовсе. Я упал на колени перед Джабраилом и стал его умалять отпустить и меня домой. Вокруг стоял невообразимый хохот и мужчин, и детей, и женщин. Багратион, сильно покраснев, быстрым шагом ушел прочь. Но перед тем как уйти, говорят он громко произнес — «блистательный холоп», но я этого не слышал. Я смотрел ему в спину, продолжая что-то лепетать и видел покрасневшие уши, уходящего адъютанта.

Аслан подошел ко мне и, положив свою единственную руку мне на голову, тихо произнес на родном языке:

-Тазит, перестань, не позорь нас.

— Тебе легко говорить, — произнес я сквозь нахлынувшие слезы — ты свободен…

— Никуда я без тебя не пойду — сказал он твердо.

Меня не отпустили. Джабраил посмотрел на меня, как на что-то прозрачное, бестелесное существо и, обратившись к Аслану спросил его:

— Сколько стоит у вас там хороший кабардинский конь?

-Знаю цену среднего коня…

-Не надо среднего! Пусть родственники князька — он показал на меня — за его свободу заплатят. Цена — 10 породистых скакунов. А пока кони не придут — он поживет у нас. Работать с другими холопьями он не будет, пусть только дождется здесь своего выкупа и потом проваливает. Ты, Аслан, свободен и волен, идти, когда захочешь. И закажи своим родственникам и сыновьям воевать против единоверных братьев! Грех это!

Джабраил подошел ко мне и снял с моей головы папаху:

-Его должны носить мужчины, если ты, князек, еще раз наденешь папаху, то обещаю тебе, она слетит на землю вместе с твоей головой. Если замерзнешь — одевай женский платок!

Затем он отстегнул мой ремень вместе с кинжалом. Поднял кинжал двумя пальцами левой руки на уровень своих глаз и громко рассмеялся:

-Да вы только посмотрите на этот «кинжальчик для чистки ногтей», кто-нибудь видел подобную безделушку. Да здесь и золото и серебро. Чудно! Мужчину красит оружие, настоящее оружие, а не безделушки и с этой булавкой ты, князек, пришел против нас воевать?! — не дожидаясь ответа, Джабраил отшвырнул «булавку» рыжему мальчугану, который больше всех смеялся и добавил — отнеси моей сестренке — она еще ребенок, а дети любят игрушки.

Стоял невообразимый хохот. Рыжий мальчуган, для потехи двумя пальцами поднял кинжал выше своей головы и темпераментно стал танцевать под громкие хлопанья собравшихся, затем он, пританцовывая побежал в сторону хижины Джабраила.

— Джабраил, обратился к нему Аслан — спасибо тебе. Я небогатый человек и боялся, что с меня ты тоже потребуешь выкуп…

— А с тебя я уже давно все с полна получил — смеясь недоумевающему Аслану прямо в глаза он добавил- хороший и богатый выкуп. И с Багратиона тоже. Разве мало ружей, сабель, …А пушки ваши чего стоят. Да и обоз ваш был славный. Вот только кони в основном — клячи. Как думаешь — неожиданно спросил он — за этого князька 10 скакунов дадут? Может затребовать меньше ,скажем 4-5 , а? Сам бы я за этого недоноска, Аллахом клянусь, и ишака бы не дал. Ты посмотри на него — вырядился как свадебная кукла — вояка!

— Не позорь его. С каждым может случиться несчастье. Выкуп ты получишь.

— Отпусти меня — поспешил я вмешаться в их разговор — я сам пригоню тебе и двадцать и тридцать …

— Заткнись! — злобно оборвал меня Джабраил — у чеченцев бабы молчат, когда беседуют мужчины, так у нас принято. Тебе слова никто не давал! — Затем он снова обратился к Аслану:

-Я должен десять коней приятелю своему, Сумхару из рода чартой. Поспорил и проиграл. Бывает. Так, что пусть князек ждет здесь — придут кони — пойдет домой.

 

 Чеченский пленник

 В плену я прожил почти целый год — долгих десять месяцев. За это время нас несколько раз перевозили из аула в аул. Условия жизни менялись в зависимости от того, в чей сарай мы попадали, а жили военнопленные в основном в сараях, вместе со скотом. Бежать не было никакого смысла — без надежного проводника из Ичкерийских гор и лесов не выбраться. В новом ауле, куда нас перегнали через две недели, военнопленных было полсотни человек. Здесь царил строгий порядок — каждый был пристроен к отдельной хижине и каждый выполнял конкретную работу. Я от работы отказался, сославшись на свое происхождение. Хозяин сакли, худощавый высокий старик в ответ улыбнулся и приказал своей старухе меня не кормить. Надолго меня не хватило — уже после обеда с бечевкой в руке, голодный и униженный я ходил по лесу и собирал хворост. Аслана приютил в своем доме старшина аула Сумхар. Ему работники были не нужны — в доме 8 здоровых сыновей, рожденных от трех его жен. Но не в характере Аслана было бездельничать — он оказался заядлым рыбаком. Из ивовых прутьев и виноградной лозы, смастерил он себе ванду — ловушку для рыбы и целыми днями пропадал то ли на реке, толи в лесу. Аслан выбирал глубокие омуты и устанавливал свою ванду в них. Каждый день, рано по утрам, он извлекал ее из воды и возвращался домой с рыбой. Весной и в начале лета водилась в Сунже крупная рыба, прибывавшая сюда из моря на нерест. Здесь попадались крупные экземпляры осетра, севрюги, сазана… Вскоре в ауле Аслана стали называть девятым сыном Сумхара. Сыновья Сумхара Гарп и Чага были его ровесниками. И ни на одну свадьбу, ни на одну вечеринку они без Аслана не ходили. Осень в жизни вайнахов пора особенная. Весной и летом они дружно трудятся на полях или на пастбищах, выгуливая скот. Но осень — другое дело. Сразу после уборки зерновых, в основном кукурузы, пшеницы и проса, а также фасоли — все вдруг начинают ездить друг другу в гости, навещать родственников и друзей в соседних и дальних аулах. А раз пришли гости, — то по традиции должны быть и вечеринки — «праздники для души», так их называют чеченцы. Осенью по вечерам в каждом ауле, как правило, либо одна либо сразу несколько вечеринок. Исключение, когда в ауле кто-то умер или погиб. Если есть траур, не зависимо у кого богатого или бедного, вечеринка или свадьба в ауле не возможны. Аслан с друзьями целыми днями пропадал на охоте или рыбалке, но вечером эту неразлучную тройку можно было встретить на вечеринке или свадьбе. Кстати будет сказано, что у чеченцев не принято приглашать гостей на свадьбу. На торжество может придти любой желающий, даже совершенно не знакомый и он будет желанным гостем. Я с завистью смотрел на чеченскую молодежь, на своих сверстников — ни одного пьяного — а смеха и веселья столько, словно каждый выпил четверть вина. Мое положение было совершенно иным. Со мной никто не разговаривал, да и о чем можно говорить человеку свободному с рабом. Мне по-прежнему не дозволяли носить папаху и ремень. А если на голове нет папахи — значит, и здороваться не с кем. Таких бедолаг, как я, здесь было много. Но меня это обстоятельство мало утешало. Каждый вечер ко мне приходил Аслан. Он здоровался с моим стариком, ему это разрешалось. Почти каждый раз приносил с собой рыбу, дичь или фрукты, собранные в лесу. К тому времени он довольно хорошо знал чеченский язык и мой старик, как и все аульчане к нему питали уважение.

Что касается меня, то чеченский язык давался мне плохо, изъяснялся я с трудом, хозяева и соседи меня не любили и иначе, как «гяуром» или «князьком» меня никто не называл. Благодаря Аслану, ко мне стали относиться по — лучше. И все же — раб есть раб. Но судьба неожиданно оказало мне милость- я сдружился с собратом по несчастью поручиком Лисянским. Я и раньше его замечал в ауле- он все время с кем-то энергично беседовал, спорил. Причем без разницы с кем — будь то такой же бедолага военнопленный или местный джигит. Хромой на правую ногу, всегда аккуратный во всем, Лисянский быстро находил контакт с различными людьми. Он был превосходнейший рассказчик, и день за днем толпа слушателей вокруг него росла. Сам все время задавал вопросы, причем самые неожиданные и все время что-нибудь записывал между строк какой-то церковной книги- другой бумаги не было. Чернила и перья он готовил сам. Поначалу его поведение меня сильно раздражало: офицер не должен позволять себе такого панибратства. Я долгое время просто избегал с ним контактов, но однажды вечером Лисянский заглянул ко мне.

-Здорово, узник! — поздоровался он.

— Здорово, коль не шутишь. Рад, что хоть и в последнюю очередь, но все же ты посетил раба.

— Субординацию надо соблюдать — весело парировал он мой упрек и продолжил — Я признаться, хотел увидеть в этой хижине молодого, амбициозного скажу больше — блистательного офицера…

— Увы, мой друг, на войне нужны совершенно другие качества. Но кажется, мы с вами не представлены друг другу.

— Знакомы, не знакомы — продолжил он разговор — но кроме нас других офицеров здесь нет. Я поручик Лисянский Александр Игнатьевич. Мы не в Париже и нас некому друг другу представлять — он протянул мне руку.

— Тазит, — ответил я, пожав его протянутую руку — проходи садись, действительно здесь не Париж, хотя я там никогда не был, поэтому и мебель у нас не Парижская. А что касается офицеров, то нас здесь не двое, а трое.

— Мне кажется, что твой товарищ давно служит у чеченцев.

— Он служит России!

— Не огорчайся Тазит. Ни Чечне, ни России я думаю, хромые и однорукие офицеры не нужны. Так что офицер здесь только ты, а мы с Асланом уже отвоевались. Если удастся отсюда выбраться, мы с твоим приятелем будем в списках почетных инвалидов.

— Злосчастная война, будь она проклята! Выходит, здесь нет ни одного офицера, я для этой работы совершенно не гожусь и тоже уйду в отставку.

— А вот это ты зря. Тебя ждет блестящая карьера…

— Знаешь, что сказал Сумхар — перебил я его — «Если ты воином не родился, то уже никогда им не станешь!» И он прав. В первом же бою я струсил. Да так опозорился, что вспомнить стыдно, Вот из-за таких липовых «блистательных» офицеров ты с Асланом на всю жизнь остались инвалидами, не говоря уже о сотнях попавших в плен и погибших.

-Не бери на себя одного слишком много — Лисянский хитро усмехнулся — с первыми выстрелами я сам так испугался, что совершенно забыл о солдатах мне вверенных, о чести офицера … и побежал. Я бежал так быстро, верь мне, что даже глаза мои не успевали видеть дорогу. Все кончилось, когда я слетел с высоченного берега. Черт возьми, стыдно признаться, ведь оказывается меня никто и не преследовал, а я как сумасшедший спрыгнул… Очнулся с переломанной ногой, без оружия, видимо бросил, чтобы легче было бежать — не помню. В отличие от тебя, мой друг, я целый день искал неприятеля, чтобы сдаться ему на милость.

-Выходит ты не видел сражения?

— Не совсем так. Мы с товарищем в стороне от лесной дороги вышли на небольшую полянку, усеянную земляникой. Сказочная поляна, зелено-алая. Никогда раньше не ел столь сладкой земляники… Когда раздались первые выстрелы и пронзительные крики, я оглянулся на своего товарища и ужаснулся : его голова, срубленная мечом, грохнулась о землю и покатилась в мою сторону, а Михаил, так его звали, почему-то не падал, а продолжал двигаться, размахивая шашкой. Дальше я почти ничего не помню, кроме того, что убежал. Иногда мне кажется, что я сначала выстрелил, а уже потом побежал. Но это только кажется. Да и какое это имеет значение, если даже и стрелял, — наверняка промахнулся… Черт возьми, всю жизнь боялся высоты, а вот со страху, в панике сиганул с такой кручи! Не поверишь… Полковник Пьери и Багратион — вот истинные герои. На таких держится вся слава России.

— Я видел, как дрался Багратион, вокруг него было много трупов. Аслан вывел меня из ледяной реки и с товарищами бросился на помощь Багратиону. Там и отсекли ему руку… Что касается полковника, я думаю, из-за его высокомерия мы оказались в ловушке.

— Не совсем так, сами чеченцы считают Пьери истинным героем…

-Да кто сказал, что Пьери такой же трус, как я? Но он недооценил неприятеля и произошла трагедия. Какие парни полегли…

— Мне запомнилась его речь перед выступлением, благо она была короткой: «…Покорим дикарей…, неделя туда, неделя обратно — всего две недели! И Мансуру конец!» Он возможно переоценивал …

— Каково?! «Неделя туда, неделя обратно», а насчет сражения с врагом ни слова. Видимо наш гений-полковник предполагал, что чеченцы сочтут себе за честь сдаться без боя столь великому полководцу. Да, ясновидящим назвать его трудно.

-По рассказам наших солдат, уцелевших после той бойни, чеченские клинки просто срезали наши сабли, словно дощечки. В разгар боя некоторые наши воины остались просто безоружными, с обрубками сабель в руках. Черт возьми . Вот тебе и дикари…

— Ну, брат ты даешь! Слава Ичкерийских оружейников прошла по всей Европе …

— Пьери, видимо, этого тоже не знал. Но все равно ни полковник, ни кто-нибудь другой на его месте не смог бы оказать сопротивления в этом глухом лесу. Дорога столь узкая, кругом буковый дремучий лес и рядом быстрая горная река, даже летом ледяная. И берега ее к тому же высокие, одно слово-пропасть. Там просто негде было разворачиваться в боевые порядки, создать какую-нибудь боевую линию. Воевать в таких условиях нас не учили. Тем более, что и дозор ничего не обнаружил, на него не напали- его попросту пропустили… Черт возьми, да ведь они прекрасно знакомы с нашей военной тактикой.

— Ты меня, право, удивляешь, Александр Игнатьевич. Чеченцев никто и никогда не покорял ни татары — монголы, ни хромой Тимур, ни половцы, ни хазары, ни турки с крымским ханом… Они вечно воюют и тактику военную знают не только Российскую… Можешь мне поверить, у них давно есть своя тактика, веками выверенная, в сражениях отточенная и с Мансуром покончат не так быстро, как нам кажется.

— Мансур, черт возьми, хороший стратег, умный. Как не жаль ему своего аула, а он все же им пожертвовал. Не дал нам использовать нашего преимущества на просторе. Дождался нас таки в темном лесу. Ни одна наша пушка так и не пальнула. Какаво а? А теперь и пушки и пушкари служат ему. Черт возьми, ты прав- трудно будет с этим Мансуром разделаться. Тем более, что и солдаты легко переходят на его сторону и даже принимают их веру. Вот сукины дети.

— Не забывай, пожалуйста, что и я суннит.

— Мусульманин, христианин, иудей… для меня в принципе нет большой разницы. В конечном счете, все мы веруем в единого бога. А кто из нас как его величает — да простит меня бог, коль я ошибаюсь — большой разницы нет.

— Есть разница. Вы скорее похожи на язычников, хотя и говорите о едином боге. Вы на иконы молитесь, на разные причем, кресты целуете — все это, похоже, на древнее идолопоклонничество. Кроме того, и сам бог у вас, как вы сами выражаетесь не один, а в трех лицах: бог — отец, бог — сын, бог — святой дух … Все это многобожие, все это грех.

— Дорогой Тазит, споры о религии никогда добром не кончались. У тебя свое видение бога, у меня свое. Мы с тобой будем уважать мнение товарища, договорились? А солдатиков я «сукиными детьми» назвал не со злости , их понять можно. Здесь им лучше, земля общая, леса общие, реки, озера, луга — все общее. Ни князей, ни рабов. Чего еще надо крестьянам, для них тут совершенный рай. Живут чеченцы в свое удовольствие, ну прямо , как в раю — за весь год всего два-три месяца работают …весь год сыты.

— Аслан неделями на вечеринках танцует — добавил я.

— Он, кажется , абсолютно счастлив.

Неожиданно отворилась дверь и вошел Аслан.

-Легок черт на помине — воскликнул Лисянский — ну, что нового нам сообщишь, чем порадуешь?

Это у русских так-« легог черт на помине». А у нас, если попал к столу говорят — «щедрый гость зашел». Новостей особых нет, Только вот Мисерби с друзьями у грузин отару отбил. Пируют.

— Большая?

— Голов 500 будет. Но главное, какие там сторожевые псы. Величиной с теленка.

— Что, так вместе с собаками и пригнали?

— Да, четыре громадных пса и еще шесть пастухов в придачу. Ребята, а я очень рад видеть вас вместе.

Аслан сердечно обнял друзей и обратился к Лисянскому: Саша, мой друг Тазит, уж больно серьезно переживает трагедию нашей экспедиции. Как будто во всем виноват он лично. Судьба она неизбежна — все у Аллаха предопределено. Еще не известно сколько нам здесь торчать. Давай поставим себе задачу найти для Тазита занятие по душе.

-А мы грешным делом, думали, что ты решил остаться здесь, говорят тебе и невесту твои друзья — братья подыскали.

— От своих новых братьев я не отказываюсь, других у меня и не было. Я всегда мечтал их иметь. Что касается невесты, то она у меня есть — солнцеликая Аза. Вот только не знаю, как появиться дома на ее глаза,- калекой…

-Были бы ноги целы — громко рассмеялся Лисянский — вот моя Светлана Михайловна страсть любит танцевать. Вот беда, так беда! Я однажды на дуэли дрался из-за того, что какой-то франт посмел мою Светлану Михайловну, в моем присутствии на танец пригласить, черт возьми!

-И как дуэль, убил? — спросил я.

— Нет, мы дрались на шпагах до первой крови. Этот наглец уловчился мне тогда руку проткнуть. Рука это не беда. Собственно говоря, Светлана Михайловна вышла за меня, потому что я в Ростове лучше всех танцую. Моя хромота ее очень огорчит. Определенно она меня бросит.

— Не горюй Саша. Чему бывать, того не миновать! Бог с ними с женщинами. Я вот своей жизни без военной службы не представлял. Оказывается жизнь многогранна: ну что может быть лучше рыбалки весной и летом, а что сравнится с охотой осенью и зимой? А зажигательные танцы весь вечер до утра? Во всем своя прелесть. Жизнь надо пить, как родниковую воду, жизнью надо наслаждаться сегодня, не откладывая на потом. Этого «потом» может и не быть. Вот Тазит собрался пожить попозже, а я так не могу и не хочу. Я понял, что значит настоящий, сегодняшний день. Мои новые братья мне объяснили, глаза мне открыли. Вот сегодня такого вепря завалили. Подумать только, пять попаданий, из них три выстрела смертельных. Во силище, с такими ранами — 2-3 версты!

— Да зачем вам кабан, все равно не едите…

— Нет Тазит, на зверя охотятся не только ради мяса или шкуры. Азарт, ни с чем не сравнимый азарт! Подумай только, Гарп никогда не ест рыбы, но с каким азартом он ее ловит. Это надо видеть…

-Ты лучше научи своих братьев в карты играть — а я нам свободу в них выиграю!

— Коран запрещает азартные игры…

-А губить животных на охоте из азарта не запрещает? Да вся жизнь азартная игра. Коран ведь не запрещает жить. Пойми Аслан, все, что человеку любо-дорого либо противозаконно, либо против морали, либо, в крайнем случае, не нравится соседу. А дуракам, вообще, запрещено молиться — так как в своем глупом усердии они могут лоб себе расшибить.

-Ну и что ты этим хочешь сказать?

-Аслан, надо все-таки уметь читать между строк, черт возьми! И Коран тоже имеет скрытый, не всем понятный, доступный только для толковых людей смысл. Я думаю — человеку умному можно все, а дураку многое запрещено! Черт возьми, как же иначе?

-Ты, умник, говорят целую неделю, какие-то слова из Библии с чеченским языком сравниваешь. Чего-то выспрашиваешь? Да ты что, Саша, в самом деле, еще не понял, что чеченцы мусульмане, и что про Библию здесь никто и ничего не знает? — спросил я.

-Вот через недельку мы об этом и поговорим. Но уже сейчас я могу сказать: без чеченского языка — Библию правильно понять невозможно!

— Вот это ты хватил…

— Я на пороге великого открытия. Но еще предстоит большая работа. Чеченский язык, к вашему сведению, язык очень древний, наверное, самый древний язык на земле. Сами чеченцы себя называют «нохчи», что переводится как «от крови пророка Ноха (Ноя)». Как гласит Библия, после всемирного потопа ковчег Ноха остановился на горе Арарат. Более древнее название этой горы — Урарту. Когда-то, около 3000 лет назад именем этой горы называлось государство Урарту. Так вот, вайнахи в целом, а чеченцы в частности являются выходцами из Урарту.

— Возможно, но причем тут Библия? — не отставал я.

— Мы договорились, об этом я скажу через неделю, сейчас не готов, надо много поработать. Но, несомненно, одно — чеченцы потомки урарто-хурритов…

— Но откуда ты все это знаешь? Урарто-хурриты …- язык сломаешь.

— Военный я по случаю, не хочу вспоминать — длинная и неприятная для меня история, черт возьми. До этого я изучал языки, в том числе и древние: латынь, шумерский … Правда, я не ожидал такого везения здесь. Жаль, что нет бумаги, здесь можно собрать очень богатый материал…

— Какой материал? Ты о чем? Лучше напряги свои мозги, как бы отсюда живыми выбраться.

— Оставим этот разговор. Хотите ребята я вам расскажу одну старинную чеченскую сказку?

— Расскажи, пожалуйста, — опередил я Аслана, открывшего рот, чтобы возразить — очень люблю сказки: сначала в них все хорошо, потом бывает страшно, но конец сказки всегда непременно счастливый.

— Ладно — добавил Аслан — рассказывай, все равно ты здесь нас за детей держишь.

— Сам только вчера услышал — не обращая внимания на «уколы» Аслана, начал Лисянский — меня она потрясла. Скажу сразу — в моем переводе она многое потеряет. К тому же и рассказчик я не особенно хороший, черт возьми: говорю без умолку, много, но говорить, как следует — так и не научился. И так, слушайте:

Один одинешенек был сын у отца и матери. С большой родительской любовью оберегали они свое единственное чадо. Когда сын подрос, приобрели они для него знаменитого в здешних краях красавца — коня; у лучших мастеров заказали седло и уздечку. Но, боясь, что с сыном что ни будь случится неприятное,- не позволили ему выезжать даже за околицу родного аула. В один день парни аула собрались поехать в горы погулять- поразвеяться. Сын, который был единственным и оберегаемым тоже захотел поехать со сверстниками. Он поклонился родителям и сказал:

-Отпустите меня с друзьями мир поглядеть. Страстно желаю жарким днем утолить жажду журчащей живой родниковой водой. Видеть утренний рассвет в горах, наблюдать путь луны ночью. Страстно хочу видеть ветром качаемые, дождем омываемые, солнцем обласканные, на склонах гор растущие пестрые цветы; страстно желаю видеть утром по росе пасущегося козленка дикой серны; страстно желаю слушать грозный призывный рев могучего зубра; ущелья и хребты наполняющий жуткий хор голодных волков услышать.

Отпустите меня с друзьями мир поглядеть.

— Нет-нет, сыночек, не ходи, не позволяю — молвил отец.

-Я не прощу тебя, сыночек, если ослушаешься — молвила мать.

Аульские парни ушли погулять-поразвеяться, единственный сын остался дома- вокруг очага и сакли склоняться.

 

Sobar.org

Оставить комментарий