И наступит мир.
Это будет весна. Весна сердца, весна света, весна разума… Даже если мир наступит в лютую стужу.
И зацветут сады. И запоют птицы. Сначала с грустью — о тех, кто уже не придет. И эта грусть согреет наши души, наполнит влагой наши глаза, заставит биться наши сердца. За тех, кто уже не придет.
А потом… с радостью… И заледенеют наши души… И станем мы незрячими… И перестанут биться наши сердца… из-за тех, кто уже не придет и уже не возрадуется.
И расцветет зеленая листва для тех, кто ее никогда не видел зеленой. И не кровь, а роса на рассвете нетронутой слезою задрожит на каждом листочке. И единственным шумом, наполняющим тишину, будет призыв к молитве, пенье птиц, шелест листвы, журчанье ручья и детский смех. И мы насладимся этой тишиной… за тех, кто уже не придет.
И закружатся в бесконечном вальсе грусть и радость, слезы и смех, надежда и отчаянье, сменяя друг друга, дополняя друг друга, поддерживая друг друга, как самые близкие, самые преданные спутники жизни…
И тогда, может быть, мы перестанем прятать глаза от света, от пыли, от дождя, от чужих взглядов и от себя. И посмотрим на свое отражение без ненависти впервые за то, что мы есть, когда нет тех, кто уже не придет. И мы придем на могилы братьев своих и сестер и скажем им, а скорее себе, что мы принесли их в жертву войне. Что эта жертва не облегчила нашу участь. Что и мы ушли вместе с ними, а те, что остались, стали другими… БЕЗ НИХ. И что они мертвы настолько, насколько живы мы. Что библейское «… живые позавидуют мертвым» стало нам близко до боли. И тогда заговорит Мама, молчавшая долго, вынесшая столько, что хватило бы на много жизней. Та, без которой мы не прошли бы через этот ад. Та, которая молилась, когда нам казалось, что Бог забыл о нас. Та, что металась между детей своих, когда земля горела под ногами, а с неба падали раскаленные тучи. Та, которая больше всего на свете боялась пережить нас — детей своих… и пережила:
— Не кощунствуйте, — скажет она,— я родила вас, я вас растила, я не спала ночей, когда у вас был жар, я радовалась, когда вы сделали первый шаг и тому, что вашим первым словом было — МАМА! Это я отвела вас за руку в первый класс, я помогала завязывать вам галстуки, радовалась вашим успехам в школе и я скрывала от отцов ваших ваши первые проступки. Утирала ваши первые слезы разочарований, готовилась с вами к выпускным экзаменам и плакала украдкой на выпускном балу. Это я намекала, что мне пора нянчить внуков. Это я всматривалась в ваше будущее, пытаясь угадать — кем вы станете… И не угадала.
Знаю, что это против естества — хоронить своих ровесников в ваши годы. Но что может быть противоестественнее, чем закрывать глаза своим детям? — Вам больно, — скажет она,— хоронить своих сестер и братьев, но мне, Матери, в тысячи раз больнее хоронить детей своих. Но помимо этой боли жизнь обрекла меня смотреть в ваши невидящие глаза.
Именем этой боли, боли матери, пережившей детей, заклинаю вас забыть вашу боль, отказаться от мести и жить за тех, кто уже не придет. И только Тебя мы послушаем, Мама, ибо сам Всевышний говорит твоими устами.
И мы будем жить вопреки всему. Только не кори нас за непохожесть на них, Мама. И мы будем учиться, строить, сеять… в память о тех, кто уже не придет.
И будут, глядя на нас с небес, радоваться твои дети, Мама, те, кто уже не придет.
И мы просим тебя, прости нас и помолись за нас, Мама.
И да благословит Всесильный молитву Матери, пережившей своих детей!
Молю Тебя, Всевышний,
Не может быть сын лишний,
И дочь была дана
Тобой всего одна.
Не дай мне их увидеть слeзы!
Не дай мне раны их лечить!
Не дай мне их похоронить!
Не дай мне это — Ты всe можешь!
Не дай мне Бог в могилах братских
Метаться с криком в муках адских
И в лицах мне чужих людей
Искать черты моих детей.
Дай веры, счастья и любви,
Детей моих благослови!
Зарета Осмаева
Объединенная газета