Уважение к чеченской женщине

И в час, когда за синеву Башлама Уходит солнце, уступая мгле,

Твоя тревога — искупленье, мама,

За все ошибки наши на Земле.

(Умар Яричев).

 

С принятием чеченцами и ингушами ислама произошли весьма обширные и глубо-киетрансформации общества, то есть деление вайнахов на родовые организации. Появилисьтайповые общины. У каждого тайпа были особенности в разработке нормативной этики. Особое место здесь уделялось семье, семейному воспитанию, роли женщины в семье.

В доме вайнахов жена была полновластной хозяйкой. Свободная от тяжелых и опасных работ, она всецело посвящала себя семье, воспитанию детей.

 

Выдающийся грузинский писатель XIX века А.Казбеги, хорошо знавший обычаи и нравы наших предков, писал: «Чеченская женщина свободнее всех женщин и потому честнее всех. Никогда не допустит непристойности…»

Нормативная этика помогала воспитывать единство семьи, и это единство становилось настолько сильным и нерушимым, что даже смерть главы семьи не могла расчленить ее. До сих пор сохранилась норма — уважительное обращение мужа к жене. Так, например, обращаясь к хозяйке дома, чеченцы говорят: «ц1ен-нана» («хозяйка огня»), но никогда не говорили и не говорят «ц1енда» («хозяин огня»).

Во многих легендах и сказках, поэмах горянка изображалась храбрым воином, глубоко уважаемой и мудрой. Ее образ — это образ женщины гордой и требовательной, умеющей постоять за себя и заставляющей уважать себя.

В домашних делах чеченка была полновластной хозяйкой, и мужу не положено было вмешиваться в ее дела. К женщине (старшей) приходили за советом мужчины, считаясь с ее жизненным опытом, знанием обычаев, умением понять другого, желанием помочь. В героических песнях и, илли мать, женщина выступала как родившая героя: «К1ант вина нана» («Сына — кхонаха -родившая мать»). В старинных песнях, илли «О Кабихе, не имеющей брата», «О Хакарме, не имеющем брата», «Песня о князе Монце и сыне вдовы» и др. восхваляется женщина, рассказывается об уважительном к ней отношении.

Вайнахи не пересекали дорогу старушкам, ожидали, пока они пройдут, подобно тому, как молодые женщины пропускали мужчин. Проезжий останавливал лошадей, чтобы посадить на арбу прохожих женщин, а сам шел пешком.

«Несмотря на внешнее бесправное положение свое, женщина при уме и энергии играет выдающуюся роль и в родовом быту народов», — писал Б. Далгат об ингушской женщине. (Б. Далгат. Родовой быт чеченцев и ингушей в прошлом. Орджоникидзе-Грозный. 1935, с. 62). Так же высоко отзывается о наших женщинах Н.Ф. Грабовский: «Во второй половине XIX в. женщины — ингушки пользовались большими правами и свободой, хотя и были обременены большой долей труда». (Н.Ф. Грабовский. Экономический домашний быт жителей горского участка Ингушского округа. ССКГ. Тифлис, 187 0, вып. III, с. 15).

У вайнахов широко бытовали в то время пословицы: «Хорошая женщина из посредственного мужчины может сделать князя, а плохая из князя — батрака», «В доме, где женщина ласкова, и солнце ярче светит», «Муж хорошей жены не будет одет плохо» и другие.

Чеченцы и ингуши, провожая невесту из родительского дома, высказывают пожелание: «Ире долчу х1усамехь дахар лолда-кха хьуна!» («Пусть жизнь твоя сложится в счастливой семье»).

За оскорбление девушки или вдовы виновный платил 7 коров; за оскорбление же замужней женщины лишался 10 коров и он изгонялся из общины. За убитую женщину проливалась кровь двух мужчин … Может, нам вернуться бы к этим прекрасным нормативным законам (исключая, конечно, кровную месть)…

У вайнахов было принято мать, воспитавшую хороших детей, уважать в обществе. При ее появлении вставали даже пожилые мужчины.

О вайнахских женщинах ученая из Грузии JI. Маргошвили пишет: «К хозяйке дома члены семьи — сыновья, невестки и внуки относились с большим уважением, предупреждая каждое ее слово; невестки все вопросы обычно согласовывали со свекровью или с женщиной, старшей по возрасту». (JI, Маргошвили. Культурно-этические взаимоотношения между Грузией и Чечено-Ингушетией. » Минциереба», Тбилиси, 1990, с. 178).

Мнением девушек очень дорожили герои чечено-ингушских песен. Часто парень в борьбе с соперником добывает расположение своей возлюбленной, и она с радостью выходит замуж за героя, оказавшего услугу отечеству, тем самым как бы награждая его. Герой сильнее всего боится упрека возлюбленной. В песне «Об Эльмурзе» ее герои говорят о девушках. Свой поход они мотивируют желанием заслужить их похвалу: «Что же, мы будем дома сидеть, как молодые безмужние вдовушки? Не будет ли нам совестно и перед девушками, за которыми мы ухаживаем?» (А .П. Ипполитов. Кавказские горцы. Сборник сведений, вып.1.,М., МКГПО, «Адир»,1992, с. 31).

… Когда же герои попадают в окружение и враги, обещая сохранить им жизнь, предлагают сдаться, они в первую очередь думают о том, что девушки будут несчастны, услышав о трусливом поведении возлюбленных. Поэтому на предложение сдаться они отвечают: «Ожидают нас в ауле девушки прекрасные, как райские гурии; к этим девушкам никогда не дойдет весть о нашей сдаче, а дойдет весть о славной смерти». (Там же, с. 33).

 

Как бы дополняя Ипполитова, поэт нашего времени Алвади Шайхиев пишет:

Если ты повернул назад,

Струсив перед своей судьбою,

Лицо твоей матери очернят Дороги, не пройденные тобою.

В свое время в республике проводилась кампания под лозунгом «Долой косынки!». Не прошел партийный лозунг. Горцы знали, что платок горянки приносит мир и согласие в их дома. Ношение платка ведь тоже с давних пор основывается на той же нормативной этике вайнахов.

Старая чеченская песня гласит:

Если бы помнить обычай гор,

Если клинки бы в бою добывали,

Только тогда, наконец, мы б узнали

Братьев отвагу и верность сестер . . .

Песня повествует о том, что изменились времена, и платок, купленный на базаре, может напялить и плохая женщина.

С разрешения моего давнего друга и коллеги С. Дауева, кандидата философских наук, хорошо изучившего обычаи и традиции вайнахов, приведу его рассказ о косынке. Вот что он пишет: «Во-первых, обычай ношения платка возник на определенном этапе развития общества и закреплял социальное и нравственное положение женщины. Любой обычай удовлетворяет определенные потребности людей. В данном случае платок на голове женщины, как обычай и традиция, появился как фактор, предающий гласности некоторые социально значимые качества женщины, а точнее — ее верность». Представления о «честности», «верности» женщины тоже историчны, они возникают и изменяются. Сведения из вайнахского фольклора показывают, что право носить косынку имела не каждая женщина или девушка. Косынку вручали торжественно при определенных обстоятельствах за соответствующие качества.

Если первоначально право носить косынку имели только некоторые женщины общества, то в последующем ее стали носить все.

Строки приведённой песни красноречиво говорят о том, что этому способствовали изменившиеся условия, а именно — возникновение международного рынка, торговли.

Если сейчас высказывается сожаление о том, что не все наши женщины носят косынку, то было время, как свидетельствует песня, когда сожалели о том, что косынку стали носить все женщины. То есть платок уже утратил первоначальное нравственное значение, которое имел изначально.

С точки зрения нормативной этики платок, его наличие или отсутствия является показателем стойкости женщины, ее нравственной чистоты.

Необходимо знать, что платок — это фактор нравственного равновесия общества, фактор гармонизации взаимоотношений между женщинами и мужчинами даже старшим и младшим поколениям.

Но, к большому сожалению, мы забыли, что женщина в обществе пользовалась прежде огромным уважением и почетом…

Еще в недалеком прошлом женский платок, брошенный между дерущимися мужчинами, заставлял опускать занесенные кинжалы, «опускал» ружья, направленные друг на друга в яростной схватке.

Почему же именно платок обладал столь магической силой?

В период матриархального строя у предков вайнахов возникли женские общества, которые в устном народном творчестве «дожили» до сегодняшнего дня.

Были у вайнахов три богини (три гурии) — Маьлха Аьзни (Богиня красоты), Дика (Богиня добра, аналог Древнегреческой богине), Богиня Дари де Куока, или Маша бузу Куока (Богиня мира), которая ткала «материю», т.е. мир.

Когда у богини Маша бузу Куоки обрывалась нить, то, по преданию, между народами начиналась война и продолжалась до тех пор, пока она не соединит нить. То есть, если богиня ткала, то народы жили в мире. Кусок материи (или женский платок), брошенный между людьми, народами, естественно, означал, что между ними встала богиня мира. Люди верили в волшебство женского платка, символизировавшего Богиню мира, и соответственно на него реагировали. Платок был необходимым звеном в регулировании взаимоотношений людей, это была последняя возможность потушить гнев и остановить смерть (Газета «Голос Чечено-Ингушетии», 10 апреля, 1991).

Этот прекрасный вайнахский обычай — использовать белый платок мира для примирения враждующих

заимствовали все кавказские народы и умело его применяют. В последний раз, как фактор примирения, платок был брошен чеченками в один из напряженных дней 1994 года.

Здесь уместно привести слова из поэмы местного поэта Николая Краснова «Седые камни»:

Два горца в ссоре —

Яростной и давней

И горькой,

словно тягостный недуг.

И вот она, поведали мне камни,

Переросла в открытую вражду.

В тот хмурый день

вот здесь, на этом месте,

Они клялись собою и судьбой,

Что лишь один из них и прав, и честен,

И рассудить их может только бой.

Джигиты ухватились за кинжалы,

И был бы поединок их жесток,

Но — женщина седая подбежала

И между ними бросила платок!

Она джигитов страстно убеждала,

От гнева благородного дрожа:

Не для того она детей рожала,

Чтоб их судьбу определял кинжал!

…Да и была та ссора пустяковой:

В каком-то незапамятном году

Неосторожно брошенное слово

Сейчас едва не вылилось в беду.

Хоть удержаться горцам было трудно

(Еще метались искры в их глазах),

Таков в горах обычай, и рассудок

Его закономерность доказал.

(Н. Краснов, Время наших тревог, Грозный,19 91 г. с. 15) .

Нам бы научиться видеть все доброе, что оставили нам предки. А уж потом — взыскивать за упущения и ошибки, не забывая при этом, что и сами судимы будем. В такой последовательности мы должны воспринимать азбуку нравственности.

Может, пора уж нам измерять свои успехи возрастающим количеством тех, кто стал добрей и терпеливой, если хотим лучше слышать и понимать друг друга? Научиться ценить матерей, произведших нас на белый свет? Когда сегодня отдельные молодые люди перестают ценить не только женщину вообще, но и своих матерей, жен и сестер, невольно задумываешься: откуда он, этот молодой человек, пришел к нам, где он до сегодняшнего времени обитал, кто его так воспитал?

Некоторые стараются во всем «винить» нынешнее время. Время здесь не причем! Был же у нас в горах неписанный закон:

ЕСЛИ ЖЕНЩИНА СТАРШЕ ТЕБЯ — ТО ОНА МАТЬ ТЕБЕ, ЕСЛИ ТВОЕГО ИЛИ МОЛОЖЕ ВОЗРАСТА — СЕСТРА! Было неприлично громко разговаривать в присутствии женщины, а тем более браниться и сквернословить

Вайнахи и сегодня помнят былые прекрасные обычаи.

Вчитайтесь в нижеследующие строки, вдумайтесь в них:

«Если кто-нибудь совершал позорный поступок, старейшины, прежде чем судить преступника, обращались к его матери: «Твой сын совершил преступление, позорящее народ и нашу землю. Что ты скажешь?» — «Я растила его только для того, чтобы он был готов на достойные мужчины и чеченца поступки. Наверное, я что-то упустила или моего ума не хватило воспитать из него настоящего мужчину. «Пусть умрет!» — отвечала она, становясь тверже камня. Спрашивали сестру — и она отвечала то же. Тогда разыскивали невесту, и ей задавали тот же вопрос. «Пусть умрет!» отвечала и она, хотя любила и ждала дня свадьбы.

Или еще. Жена, проводив мужа на охоту, занималась домашними делами, когда под вечер кто-то постучал в ворота. Открыв их, женщина увидела незнакомого всадника.

— Я заблудился и ищу дом, который бы дал мне приют до утра, — сказал путник.

— От дома, который обходят люди, говорят, отвернулись ангелы. Если бы ты проехал мимо, я бы огорчилась, — ответила хозяйка, приглашая гостя в дом.

Накормив, она отвела его отдохнуть в комнату для гостей.

Когда наступило утро, гость засобирался в дорогу. Выходя, он отрезал от своей одежды лоскут, завернул в него что-то и сказал:

— Передай это мужу, когда вернется.

Прошли дни и недели. Наконец вернулся хозяин дома с охоты. Отдохнувшему с дороги мужу жена среди прочих новостей рассказала и о том путнике и отдала сверток. Развернув его, муж спросил : «А не коснулся ли он тебя ненароком?». И тут хозяйка вспомнила: передавая бурку с плеч, гость нечаянно задел большим пальцем ее руку. «Вот он и оставил его в этом свертке, — сказал муж и добавил — В нашем доме был къонах». (Газета «Отечество», №3, 1994г.).

Читаешь эти строки — и испытываешь горькое чувство: неужели перевелись у нас сегодня настоящие мужчины, умеющие ценить МАТЬ, СЕСТРУ, любимую девушку?! Знаю, что еще не перевелись, и все же на душе как-то неспокойно …

Недооценка, а то и полное отсутствие этики у отдельных молодых людей привело их к аморальности, к кощунственному нигилизму, кризису души. Но им не удастся своею жестокостью, коварством и бесчестием изранить души и сердца матерей и сестер!

Глубокая реформация, прежде всего мировоззренческая, этико-теоретическая, необходима нашему народу ничуть не меньше, чем остальным народам, а может, и больше. Только в рамках нового, более широкого нравственно ориентированного мировоззрения мы можем определиться, приведя в порядок свою внутреннюю духовную среду, чтобы не наделать очередных ошибок и, как в старину, относиться к Женщине с великим уважением и почетом.

В решении этой задачи большую роль должны сыграть наши прозаики и поэты, а также религиозные деятели. Пример в этом благородном деле показывает Алвади Шайхиев. В его творчестве заметное место занимает нравственно-этическая тема. Сколько у него теплых слов, возвышающих Женщину- Мать! Вот что он пишет: «Чем больше ложится на плечи тяжесть прожитых лет, тем сильнее ощущаю необходимость ее доброго совета, явственнее чувствую обворожительную силу этого чуда — колыбельной песни матери. Моей колыбельной песни.

Такая далекая и такая близкая, чуть-чуть грустным и дорогим сердцу мотивом она, как белая горлица, порхает и кружит над моей колыбелью и под аккомпанемент звонкой ночной тишины долго­долго убаюкивает меня. Чтобы эта волшебная сказка детства никогда не кончилась, я сильнее смежаю веки. Мне почему-то кажется, что стоит хотя бы на короткое мгновение приоткрыть глаза -и белая горлица-песня улетит навсегда, и я больше никогда не смогу вернуться в мир своего далекого детства …

Чувствую, как постепенно дремота охватывает меня. И через некоторое время погружаюсь в безмятежный сон.

Улетела моя белая горлица — колыбельная песня матери. Улетела, чтобы завтра снова вернуться и , как всегда, убаюкивая, вновь навеять на меня тот большой сон.

Так всегда.

Из года в год.

— Нана, прошу тебя, спой песню.

Моя просьба застает ее врасплох — она прозвучала настолько неожиданно, что даже плечи ее вздрогнули. Какое-то время, прервав свою стряпню, она долго и пристально смотрит на меня. Но постепенно овладевает собой, и к ней возвращается дар речи.

— Сынок, ты случайно не заболел?

Я для нее остаюсь все тем же сыночком, хотя за моей спиной немало лет.

— Ты же знаешь, что я никогда в жизни не пела.

Нет, я думаю, что это она сказала просто так, к слову, ибо твердо знаю: все матери земли поют колыбельные песни. Пусть не голосом — сердцем поют они … Но я все-таки настаиваю на своем:

Спой песню колыбельную мне, нана.

Я тот же, я не повзрослел ничуть.

Ты не смотри, что лет прошло немало,

Что ростом выше стал — не в этом суть,

Я просто научился быть добрее

И верить людям, скалам, тишине.

Спой песню колыбельную скорее, —

Она причина перемен во мне.

Поклявшись жить, тепло сердцам даруя,

Я знаю, что тернист мой путь и крут.

Спой, нана, еще раз, понять хочу я,

В чем сила слов, что за душу берут.

Спой, нана. Хоть уснуть я не сумею.

Хочу, чтоб рядом голос твой звучал.

Спой песню колыбельную, ведь с нею

Я прорастая сквозь годы по ночам …»

Далее Алвади Шайхиев говорит: «… Мы всегда возвращаемся к своим истокам — колыбельным песням и сказкам детства, ибо там, в начале пути, — наши матери, когда-то проводившие нас в дальнюю дорогу, благословив добрые дела, как статуи стоят в ожидании, когда мы возвратимся назад. И вся наша жизнь — это бесконечная дорога к дому, к матери, к родному очагу.

Когда ко мне приходит грусть

И на душе сомнений груз,

Я слабости своей не обнаружу,

Чтоб увидать никто не смог

Моих сомнений и тревог,

Иду я в горы — успокоить душу.

И если счастье подошло

И песней на сердце легло

И я увидел сквозь ненастье, —

Спешу я к матери своей,

Чтоб с нею разделить – скорей

Мне одному доставшееся счастье.

Я закалил характер свой

В горах, где каждый склон — крутой,

Где вьет гнездо орел над облаками.

Но не забыть мне одного:

Ведь замок счастья моего

Построен материнскими руками.

Такова участь матерей — одаривать своих детей счастьем, не требуя ничего взамен.

Куда бы ни забросила судьба, везде и всюду меня преследует одна и та же картина: я вижу, как беспомощная в своем одиночестве, но великая и мужественная в своем безграничном терпении, за околицей стоит моя нана и из-под руки вглядывается вдаль: не едет ли ее сынок?

Ее тревога передается мне, и я лишаюсь покоя. Знаю: не найти мне его, пока не вымолю у матери прощения, упав перед ней на колени. Ведь у нас говорят: настоящий .Мужчина преклоняется только перед тремя божествами — МАТЕРЬЮ, ЗЕМЛЕЙ и РОДНИКОМ. А сейчас, в своем далеке, мне остается только одно — найти из глубины души идущие слова, чтобы как-то утешить ее:

Но ты не бойся, нана, за меня,

Со мной не сладят ни ветра, ни версты.

Свои путь пройду, дорогу не кляня, —

Ведь ты дала мне силы и упорство.

Когда редеет над землею мрак,

Дню будущему путь уже проложен,

Когда мужчина сделал первый шаг –

Погибнуть или победить он должен

Таким должен быть итог настоящего мужчины. Только тогда он может рассчитывать на материнское всепрощенье. Только тогда может мать, гордо глядя людям в глаза, устроить ТЕЗЕТ по сыну. Ибо

Если горец мужество теряет, —

Мать его родная, проклинает.

Если горец погибает стойко, —

Мать его оплакивает горько.

 

 

Э. Исаев