В 1940-1944 годах я работал счетоводом колхоза “Красный большевик”, а затем секретарем сельского Совета села Акки бывшего Галанчожского района ЧИАССР. В 1943-1944 годах в район прибывали многочисленные войска, командирами были офицеры госбезопасности Союза ССР, из которых назову таких, как полковник Церетели, майор Бабец, капитан Юдин.
21 февраля 1944 года в 16 часов капитан госбезопасности Юдин зашел ко мне в кабинет и заявил с улыбкой, что надо сейчас же поехать нам в хутор Итар-Кали, будем ночевать там, а завтра с утра начнем проводить маневры в горах. И мы поехали, но маневры не состоялись. Солдаты заходили в сараи жильцов, без разрешения владельцев выводили баранов, резали их, варили мясо. На вопрос, почему делаете такие вещи, отвечали, что им разрешили Сталин и Берия.
23 февраля 1944 года в каждом доме объявили, что поголовно всех чеченцев и ингушей выселяют в Среднюю Азию, и дали срок подготовки и выхода на улицу не более 25-30 минут, заявив, что не выйдет в срок, будет расстрелян согласно приказу Сталина и Берии.
В день выселения 23 февраля 1944 года были расстреляны из селения Акки Паскушева Пинташ – старуха более 95 лет, Джамурзаева Макал – старуха более 100 лет, Джамбулатов Жамалда и его жена, которым было не менее 95-100 лет, Солтаханов Солца, примерно 54-55 лет.
На мой вопрос, за что убили этих людей, Салман Хабирович ответил, что стреляли в тех, кто был болен и не мог идти. Вот как был убит Солтаханов Солца. Был он болен, хромал. В день выселения 23 февраля в с. Ялхарой шел по центру с помощью палки. Когда он проходил около райотдела милиции, вышли двое военных. Один из них в звании капитана позвал его: “Эй, старик, иди сюда”. Солтаханов, не зная ни слова по-русски, ответил на чеченском языке: “Эрсий мотт цха сонам” (Я не понимаю по-русски). Тогда капитан двумя выстрелами уложил его на месте. На выстрелы вышел начальник РО НКВД Чичигов Сергей и спросил у подчиненных: “В чем дело?”. Те ответили: “Этот бандит оказал нам сопротивление, и мы его застрелили”. Начальник сказал: “Правильно сделали” – и зашел в здание.
В тридцатые годы на Северный Кавказ хлынули тысячи семей украинцев, спасаясь от голода постигшего их по вине “отца народов” и его преступной банды. Ингуши и чеченцы приняли их, делились с ними последним куском, всем, чем могли. Усыновили и удочерили многих детей-сирот, оставшихся без родителей. Милосердие всегда было одной из национальных черт вайнахского народа. Газета “Грозненский рабочий” в 1990 году опубликовала рассказ очевидца нашей ссылки, члена семьи украинцев, которых спасла от голодной смерти ингушская семья Абадиевых из г. Назрань. Вот воспоминания Ф. Л. Глотова, записанные корреспондентом М. Мазиевым. Привожу их частично.
В феврале 1944 немец был далеко от Северного Кавказа. Наши войска гнали его на запад. Только тревога с души не снималась. Ходили слухи, что чеченцев и ингушей будут выселять с Кавказа. Этому никто не верил, между тем в Насыр-Корте и других селах появилось много солдат. В доме 70-летнего Рахмана Абадиева поселился полковник Доронин, уполномоченный из Москвы. И на станции все пути оказались забитыми порожними вагонами. Готовилось что-то серьезное. 22 февраля на сельской сходке народу объявили, чтобы никто не выходил из дома, мол, намечено провести военные учения. Утром следующего дня собрали в овраге. Оцепили автоматчиками и с четырех сторон установили пулеметы.
Перед односельчанами выступил Ахмет Бузуртаннов, бывший работник райвоенкомата. Сказал: “При любых обстоятельствах сохраняйте спокойствие. Малейшее возражение или попытка к сопротивлению может кончиться трагически. Солдатам отдан приказ стрелять”. Люди поняли: подтвердилось самое страшное – их выселяют. Мужчины, как неоднажды бывало раньше в дни всенародного бедствия, стали прощать друг другу взаимные обиды, кровь близких, отказываться от мести и брататься. Это был великий акт очищения. Но его прервал пулемет. Двое мужчин упали замертво. Несколько человек получили ранения.
Один из них – бывший колхозник Юсуп Абадиев – до сих пор не вернулся с высылки домой. Живет в городе Гулистане Ташкентской области Узбекистана и носит в себе пулю того памятного дня – 23 февраля. Другой – Асламбек Арчаков – с перебитыми ногами был брошен в общий вагон и, как я узнал позже, умер в пути следования.
Насыр-Корт опустел. Мычали недоеные коровы. Выли собаки, ржали лошади. Над всем краем, словно черный траур, нависли тяжелые темные тучи. День и ночь шел снег. Страшно было выходить на улицу. Из всего села остались только три семьи: наша – русская, еще одна кабардинская и осетинская, вернее, мать с двумя детьми, мужа и отца-ингуша выслали со всеми.
Наутро следующего дня был согнан со всех дворов бесхозный скот, собраны вещи, оставшиеся в домах.
Спустя несколько месяцев после февральских событий по чьему-то доносу к нам пришли из НКВД и арестовали отца, его обвинили в укрывательстве ингушей. Не берусь утверждать, так ли это было на самом деле или нет, но в любви и уважении к этому народу, спасшему его семью от голодной смерти, нельзя было отказать отцу. Четыре месяца просидел он под следствием в тюрьме предварительного заключения и был выпущен на волю “из-за отсутствия улик”. По такому же доносу находился в КПЗ целый месяц и Карпо (брат Ф. Л. Глотова).
В начале 1945 года меня призвали в действующую армию. Я ушел на фронт. Через несколько месяцев после моего отбытия семья наша уехала из Насыр-Корта.
До конца жизни не переставал отец интересоваться судьбой людей, протянувших руку помощи в трудный для нас час. Любовь эту он завещал мне, я же завещаю ее своим детям и внукам.
Газета “Грозненский рабочий”. 1990, 22 июля.