Любовь Сергеевна не любит чеченцев.
Уж столько обиды сквозило от неё в их адрес, столько желчи… Много раз, бывая в гостях у старой одинокой женщины, отмечал я для себя её необъяснимое отношение к соседям. И, объективно, — никогда по существу. А – так: расхожими фразами. Приходилось копаться в косвенных признаках, чтобы выйти к истокам её ненависти; по едва различимым деталям обрисовал я причины такого её отношения к людям.
Всё её недовольство сводилось к тому, что в селе не осталось русских. Оттого, значит, зародилась её неприязнь, что хозяйство, которое сельчане возводили с нуля и десятилетиями вели в поте и многотерпении, теперь прибрали к рукам чеченцы; оттого, что куда теперь ни пойди, — везде слышен нохчийн мотт.
— Как, Даня… как с ними работать? Они же ни бельмеса не понимают! — это она мне в пору, когда ещё была директором школы, жаловалась на трудности сосуществования.
Да. Негодовала она уже в то́ время, наблюдая серьёзные перемены в составе учеников своей школы. Более двадцати лет назад это было. Я тогда ещё в школу ходил; многое принимал за чистую монету.
И много лет по́сле не отпустила её эта ненависть. Хотя… то — не ненависть к инородцам, не злость даже. Полагаю, что это — обида за свой, не сумевший выжить, народ.
Тепе́рь я это понимаю.
В том смысле «не сумевший выжить», что спились местные мужики, забросили хозяйство, и всё оно былью бы поросло, когда б не война на стыке эпох. Вот когда в аграрном крае в непривычном для него количестве появились соседи из прилежащих республик. В основном чеченцы, конечно.
Я и нашего мужика не ругаю. Оправдываю: значит, были причины, по которым опустились работящие руки. Значит, так нужно было им тогда — бросить хозяйство, спиться. Поумирать. Теперь-то уж что говорить?
К тому я это всё, что ненависть Любови Сергеевны (а сколько их таких в России!?) к нерусским вообще и к чеченцам в частности — показная, ненастоящая. Выдуманная. Не достучаться без синонимов: их (все эти прилагательные) надо собрать воедино, чтобы понять природу её чувств: выдуманная ненависть, насаженная, выпестованная. Кажется, забудь она о ней, не будоражь сознание, так и – исчезнет, не станет её. Уступит она место настоящим чувствам, не нуждающимся в искусственном вскармливании. Теперь я наверное могу об этом утверждать: невозможно искренне враждовать, живя бок о бок с этими людьми. Как и с другими соседями: кабардинцами, черкесами, осетинами, таулу, адыга и многочисленными народностями Дагестана. Такое возможно только в условиях физической изоляции, — когда мнение сформировано извне и не подлежит пересмотру в силу географических обстоятельств.
Так откуда же тогда эта её неприязнь? И об этом скажу: механизм самозащиты; что-то на уровне генетики этноса, к которому принадлежишь. Необходимое условие самоидентификации, что ли… ревность. Что угодно, словом, только не то, что она пытается скормить собеседникам.
Она боится, — да; но не людей, которые заселили её землю. Она боится признаться себе в том, что уважает их в ущерб своему народу. Видит в них то, что хотела бы видеть в опустивших руки, почивших.
Как я это понял? Да у неё же глаза увлажняются всякий раз, как она рассказывает какие-нибудь случаи, с ней произошедшие в моё отсутствие. Да она аж задыхается временами от восторга, хоть и силится не показывать мне этого. Но — как утаить настоящее?
В очередной раз выслушиваю, сидя в кухне, как она, возвращаясь из города, не могла поймать попутную машину в село. У неё начался очередной месяц реабилитации в районной больнице, куда приходилось наведываться дважды в неделю. От стационара отказалась, потому что дед в доме лежит без движения, и ходить за ним больше некому.
— Даня, да я сколько раз еду обратно из больницы, — столько раз меня и подбирают на съезде с шоссе, — рассказывает, переворачивая сырники в сковороде, — Ты понимаешь? И — никогда наши.
А я молчу. Мне нечего отвечать. Я знаю, что женщине очень не хватает внимания; простой, непредвзятой беседы, вот и молчу. Слушаю её и улыбаюсь. Мол, продолжай, бабушка. И она продолжает:
— Вижу, да, ну — пустая машина! Ну, остановись, — ведь ты всё равно в Дворцовское едешь. Я ведь готова платить! Никто, ты веришь, из наших никогда не остановится. Всегда чечены меня привозят домой.
Такие истории я уже слышал раньше, но – не перебиваю. Пускай, пускай нарадуется общению. Даром что внук вырос, дочь взрослая, — а отвезти-привезти некому. Это, значит, мне на совесть. Попеняй, бабушка. Я не возражаю: заслужил. Знаю, что не со зла, не нарочно.
— И ни разу с меня денег не взяли, ты понимаешь? А кто я им? — никто! А наши знают меня, потому как и их самих учила, и их детей учила. Сорок лет в одной школе – шутка ли? Ведь все они — мои бывшие ученики! Стыдно.
Стыдно, бабушка. И мне – стыдно, что уехал далеко, что помочь не в силах. И тётке, должно быть, бывает стыдно, что не всегда хватает терпения вынести твои капризы, удовлетворить нужды. И матери моей, будь она жива, тоже, наверное, было б совестно. Хотя…
— А тут, я тебе расскажу, такой случай вышел, — женщина выключила газ и, сложив горячую сковороду в раковину, села за стол, чтобы ужинать вместе со мной, — такой случай, что до сих пор не приду в себя. Наши б так ни за что не поступили.
— Тебя обидели?
— Нет! Что ты. Нет, Даня. Ни в коем разе. На той неделе возвращаюсь из больницы, да; как обычно на повороте вышла из рейсового автобуса, а дальше — пешим. Да ты сам знаешь, как далеко идти. Но я уже привыкла, да, что не пройду и километра: обязательно кто-нибудь из нохчей будет проезжать, да подберёт. Иду себе спокойно, даже руки́ не поднимаю. А тут — на: тормозит одна. А я как гляну внутрь: бат-тюшки! А там — битком! Полный салон. И выходит из задней двери один. «Садитесь, — говорит, Любовь Сергеевна». «Да куда ж я сяду, бог с тобой!? Вас же там полно!». «Садитесь, — повторяет, — Любовь Сергеевна. Далеко идти». «Да я дойду, спасибо», — отвечаю. А он мне: «Поздно уже: может, никто больше и не проедет». «Да, брось ты, говорю! Да не поеду я! Спасибо, что остановились», — говорю. И не потому, что страшно, — нет, Даня. Я не из страха не поехала с ними. Я за двадцать лет совместного проживания ни разу не видела от них плохого, чего мне бояться? Не потому не сажусь, да, что страшно, а потому, что ведь понимаю для себя: некуда! Если я сяду, ведь стесню! Ведь все места заняты в машине. Ну, куда я́ ещё-то!? А он мне снова: «Да садитесь же, Любовь Сергеевна! Я что, не мужчина, что ли?». А я сразу и не поняла, к чему он… Оказывается, это он мне своё место уступил. Я пото́м это поняла, когда всё-таки села в машину, и мы тронулись. Смекаю ведь, что оставили человека на дороге. Оборачиваюсь через плечо, смотрю в заднее стекло, а он – следом! Пешком спускается. Господи, да там идти же километров десять! Ты представляешь? Я – к водителю: «Да забыли же! Остановитесь! Парня оставили!», — как дура вот это всё, да, переживаю. А он смеётся. «Да что смешного-то!?».
— Дойдёт, если пожелает Аллах.
01.12.2019. Москва
(с) Нохчалла.com, Благодарим посетителя нашего сайта Данилу за присланный рассказ.
Красиво то как
у нас нет проблем в нац. вопросе ,тем более если речь идёт о старшем поколении. одно из первых и не прикословных правил адата- уважение к старшим
У меня соседка на Ипподромом была, русская, баб Аня. Так она всех людей ненавидела и можно сказать притесняла и не смотря на это все к ней относились терпимо и с уважением как и положено у чеченцев. только армянка с первого этажа не церемонилась с ней))
интересная статья
Great content! Super high-quality! Keep it up! 🙂
Это человеческий поступок. Так должны поступать все люди независимо от национальности. Чеченцы люди, которые мало говорят, но много делают.
Да чеченцы сохранили характер…а русские оскудели..
Не все друг мой, не все. В каждой нации как говорится не без урода. И ваши ребята бывает совсем от рук отбиваются и ведут себя нахально и мои соотечественники тоже не сахар. Тут всё зависит от воспитания и сколько каждому ребенку уделяют внимания отец и мать и что они в него вложат, то и вырастет из него. Посеют веру, надежду, уважение к ближним — вырастет достойный Человек, наоборот, то будет все строго наоборот.
Если бы россияне следовали этическим законам, как чеченцы следуют своему кьонаха, Россия могла бы стать самой передовой мировой державой.
Это в с. Дворцовское было года три назад (Кочубеевский район СК). Верю, что этот — один из тысячи таких или примерно таких случаев, о котором просто повезло написать. Верю ещё, что не только вайнахи растят достойных сыновей, и тем не менее: если вдруг кто-то узнал себя или знакомого, дайте знать. Далла доьзийла, доттаг1ий,
Какие же вы все благородные,честные,умные,вежливые,работаете,не пьете-не курите,Аллаху молитесь