Генезис материальной культуры Северного Кавказа и этногенез чеченцев

На Северном Кавказе, в междуречье Кубани и Сулака, в те­чение четырех тысячелетий сменилось несколько археоло­гических культур¹, в развитии которых наблюдается опре­деленная генетическая преемственность и в бытовой, и в погребальной культуре, и в религиозно-мифологических воззрениях. Все эти факторы могут быть основанием для предположения этногенетической преемственности про­живавшего на этой территории населения с древнейших времен вплоть до Раннего Средневековья.

 

 

Е.И.Крупнов на основе тщательно­го изучения археологических культур Се­верного Кавказа с эпохи ранней брон­зы до периода раннего железа пришел к выводу о существовании на территории Кавказа, Закавказья и Малой Азии кав­казской культурной и языковой общности². Она, по мнению ученого, характеризовалась рядом общих черт, присущих в V—III тысячелетиях до нашей эры всем ее районам:

—                 оседлостью и общими формами хо­зяйства (земледелие, скотоводство и развитое гончарство);

—                 небольшими однотипными поселе­ниями на холмах, с округлыми или прямоугольными жилищами, с пе­редвижными очагами, с использо­ванием глиняных блоков;

—                 одинаковыми типами керамики с преобладанием спиральной орна­ментации.

Эта общность стала распадаться к на­чалу III тысячелетия до нашей эры, что подтверждается появлением в это вре­мя локальных вариантов энеолитической культуры Кавказа: куро-араксской — в За­кавказье и на Северо-Восточном Кавка­зе, майкопской — на Северо-Западном и Центральном Кавказе.

На самом же деле, как об этом сви­детельствуют уровень и характер соот­ветствий в языках современной кавказ­ской семьи и в древних мертвых языках Передней Азии, прежде всего хуррито- урартских, распад кавказской языковой общности произошел гораздо раньше, не позднее начала V тысячелетия до нашей эры.

Распад же энеолитической культуры Кавказа на локальные варианты отражает уже распад нахско-хурритского языкового единства, вызванный миграцией части древних нахско-хурритских племен в Закавказье и Переднюю Азию. Но и по истечении нескольких тысяч лет урартский язык (по всей видимости, хурритский язык I тысячелетия до нашей эры) обнаруживает удивительную близость именно к современным нахским языкам.

Кавказская языковая общность распалась, по всей видимости, к концу неолита — началу энеолита на картвельскую, адыгскую, нахскую и дагестанскую языковые группы.

Распад нахско-дагестанского языкового единства, как об этом свидетельствуют существенные различия в материальной культуре на территории расселения нахских и дагестанских племен, мог произойти не позднее конца V— начала IV тысячелетия до нашей эры. Но вполне возможно, что нахско-дагестанского языкового единства не существовало никогда и общие черты в этих языках обусловлены длительным сосуществованием в смежных границах, а также адстратно-субстратными взаимоотношениями.

На это указывает и близость языка хурритов, мигрировавших с Северного Кавказа в Закавказье и Переднюю Азию в IV тысячелетии до нашей эры, именно к чеченскому языку как в структурно-типологическом, так и лексическом плане³. А это возможно только в том случае, если мигра­ция произошла после окончательного раз­деления нахских и дагестанских языков⁴.

При распаде кавказского языкового единства народы, населяющие Северный Кавказ и территорию к юго-западу от него, располагались по отношению друг к другу так же, как и в позднейшее время. Носи­тели дагестанских языков находились на востоке ареала, нахские племена — в цен­тре, адыгские — на западе и в юго-запад­ной области.

По всей видимости, подобное со­седство было длительным и отразилось на уровне языковых соответствий между ними. В этом смысле адыгские языки го­раздо ближе и в лексическом, и в струк­турно-типологическом плане к нахским, чем к дагестанским, языкам. Если учиты­вать уровень лексических и морфологи­ческих различий между нахскими и адыг­скими языками, который определяется закономерностями их исторического раз­вития, то можно говорить об относитель­ной лексической близости этих языков. Оно обусловлено не только общностью происхождения, но и длительным их сосу­ществованием.

Близкое родство нахских и хурритских языков является бесспорным науч­ным фактом⁵. Об этом говорит не только высокий уровень лексических схождений, но и полное структурно-типологическое тождество этих языков. Даже показатели грамматических классов в нахских язы­ках, которые представляются сравнительно поздним явлением, имеют прототипы в хуррито-урартских языках в виде указа­тельных местоимений.

При этом нужно учитывать то, что со времени разделения этих языков прошло несколько тысяч лет. Ведь хурриты по­кинули районы древнего проживания, то есть ущелья и равнины Северного Кавка­за и Юго-Восточной Европы, не позднее IV тысячелетия до нашей эры.

Хурритские племена продвигаются на юг, как об этом свидетельствуют археоло­гические материалы и исторические ис­точники, практически по всем основным перевалам через Главный Кавказский хре­бет: по побережью Каспийского моря, че­рез Дарьяльское ущелье, по побережью Черного моря, частично оседая на южных склонах Кавказа.

Со второй половины III тысячелетия до нашей эры они начинают упоминать­ся в аккадских источниках под этнони­мом «субареи»⁶. К этому времени отно­сятся две клинописные надписи, сделан­ные от имени хурритских царей, одна — на аккадском, вторая — на хурритском язы­ке. Вторая надпись, принадлежащая Тишари, царю Уркеша (Северная Месопота­мия), является древнейшим памятником хурритского языка⁷.

В конце первой половины II тысяче­летия до нашей эры хурриты распростра­няются почти по всей территории Перед­ней Азии. Границы их расселения прости­раются от реки Диялы — на юго-востоке до Средиземноморского побережья — на западе, на юге — до Палестины и Сирии включительно. Они поселяются в Эламе, Месопотамии, Мари, Митанни, Сирии, Па­лестине. В аккадских источниках их назы­вают первоначально субареями, а их стра­ну — Субарту. По мнению исследователей, на самом деле этноним «субареи» относился к дохурритскому (возможно, шумерскому) населению этих районов, с которым хурриты могли находиться в определенном этническом родстве.

Египетские источники с XVI века до нашей эры называют их huru, а в Библии древние (несемитские) племена Палестины обозначены как hori (из huri).

Северная граница расселения хурритских племен в этот период неопределенна, так как к северу от них была территория урартов — народа, близкородственного хурритам по языку и происхождению. По всей видимости, в начале III тысячелетия они представляли единый этнос.

Еще севернее, в Центральном и Восточном Закавказье, исследователи предполагают существование еще одной группы нахских племен — этиухов⁸. Этиухи являются создателями так называемой триалетской археологической культуры, существовавшей в Закавказье во II тысячелетии до нашей эры. Эта культура имела глубокие материальные связи с переднеазиатским хурритским миром.

Предполагается, что хурриты были создателями так называемой куро-араксской археологической культуры⁹, возникшей в конце IV тысячелетия на территории Восточного Закавказья, в междуречье Куры и Аракса, а также на Армянском на-горье10. Отсюда она распространилась почти на все Закавказье, на отдельные районы Передней Азии, вплоть до Сирии и Палестины, а к северу — на Дагестан и юго-восточные районы Чечни и Осетии.

Поселения куро-араксских племен располагались на холмах и возвышенных местах, а также по берегам рек и нагорных склонах. Чаще всего куро-араксские племена устраивали свои поселения на естественно укрепленных холмах, как, например, Сержень-юртовское поселе­ние на территории Юго-Восточной Чеч­ни. Некоторые поселения куро-араксской культуры обнесены искусственными рва­ми и каменными или сырцовыми стенами. В Шенгавите куро-араксское поселение было укреплено оборонительной стеной с башнями, сложенной из каменных блоков, и имело подземный ход к реке¹¹.

Наиболее распространенным типом жилища были дома круглого или оваль­ного плана, которые строились из камня, сырцового кирпича или турлучной техни­кой, но на некоторых поселениях встреча­ются и прямоугольные постройки¹². Дома перекрывались деревянными балочными конструкциями с глиняным наполнением. В некоторых из них сохранились следы от центрального опорного столба. Круг­лые глиняные очаги располагали в центре жилища. Большое распространение по­лучили у куро-араксских племен глиня­ные очажные подставки различного типа, в том числе и в виде стилизованных фи­гурок быков¹³.

Основу хозяйства племен куро-араксской культуры составляли земледелие и скотоводство. Толщина культурных наплас­тований, которая на некоторых поселени­ях достигает восьми метров, говорит об их оседлом, земледельческом характере.

Именно земледелие являлось основ­ным занятием куро-араксских племен. Об этом свидетельствуют многочисленный земледельческий инвентарь и даже зерна различных злаков, обнаруженные в куль­турных пластах куро-араксских поселе­ний. Поля куро-араксские племена обра­батывали мотыгой, но уже в эпоху расцве­та использовали простейший плуг и соху¹⁴. Они сеяли пшеницу различных видов, яч­мень, а также выращивали лен для произ­водства ткани.

Хозяйство куро-араксских племен было комплексным, поэтому и скотовод­ство было не менее развитым, чем земле­делие.

Большое место в нем занимало разве­дение крупного рогатого скота, который использовался в качестве тягловой силы и транспортного средства, как об этом свидетельствуют археологические наход­ки на куро-араксских поселениях Север­ного Кавказа. Развитый характер отгон­ного скотоводства у куро-араксских пле­мен, в результате которого были освое­ны высокогорные районы Кавказа, может свидетельствовать о доместикации куро- араксскими племенами лошади¹⁵.

Во второй половине III тысячеле­тия до нашей эры большинство поселе­ний куро-араксской культуры были поки­нуты их жителями. Это, по мнению уче­ных, могло быть вызвано экологически­ми, климатическими причинами или про­движением с юга других племен. Одна часть куро-араксских племен продвину­лась на север и северо-восток, в высоко­горные районы Кавказа, другая — на юг, в Переднюю Азию.

Этническая принадлежность куро-араксских племен до сих пор является предметом острых научных дискуссий¹⁶.

Вероятнее всего, это были хурритские племена, которые в конце IV тысячелетия до н.э. откололись от основного нахско- хурритского этнического массива и устре­мились на юг, в Закавказье и Переднюю Азию. Это подтверждается и археологиче­скими материалами, и лингвистическими соответствиями.

Прежде всего, «ни по технологиче­ским признакам, ни по формам, ни по орнаментации куро-араксская керами­ка не связана с керамикой из Закавказья V—IV тысячелетий до нашей эры, то есть на всех известных многослойных поселе­ниях, где куро-араксский слой подстила­ется более ранним слоем, четко устанав­ливается отсутствие генетической свя­зи между основным материалом, пред­ставленным в этих слоях, — керами­кой, являющейся важнейшим атрибутом культуры»¹⁷.

Следовательно, создателями куро-араксской культуры могут быть племена, пришедшие в Закавказье в конце IV ты­сячелетия до н.э. с севера, из-за Главно­го Кавказского хребта, так как эта культу­ра не обнаруживает даже на раннем эта­пе генетических связей с более развиты­ми в то время культурами Передней Азии. Но в то же время куро-араксская культу­ра обладает рядом общих черт с майкоп­ской археологической культурой Север­ного Кавказа, которые проявляются в по­гребальном обряде, керамике и других предметах, что также может свидетель­ствовать об их общих истоках.

Это подтверждается и характером, и направлением миграции хурритских пле­мен, которая отражается в историче­ских источниках III тысячелетия до на­шей эры¹⁸.

В свое время известный исследова­тель Е.И.Крупнов писал: «Сходство па­мятников майкопской культуры с памятниками культуры Куро-Араксского энеолита (рельефный криволинейный орнамент на керамике, формы наконеч­ников стрел и т.д.) и соединение этих культур в поселениях Чечено-Ингушетии позволяют видеть в майкопской культуре северо-западный вариант некогда единой археологической культуры всего Кавказ­ского перешейка. Все увеличивающее­ся число данных о связях этих древних культур превращает этот вопрос в важ­ную проблему древнейшего культурного кавказского единства и его отношения к какой-то большой и тоже единой этниче­ской общности…

Несомненно, кавказская языковая семья оформилась очень давно, еще в неолитическую эпоху, может быть, еще до выступления на историческую арену Старого Света семитических, индоевро­пейских, угрофинских и тем более тюр­коязычных народов»¹⁹.

Хурритские племена являлись частью нахско-хурритского этнического мас­сива, от Кубани до Дагестана, занимая юго-восточную часть этого ареала, вклю­чавшего юго-восточные и южные рай­оны Чечни и западные районы Дагеста­на. Подтверждает это и уровень лингви­стических соответствий между хурритским и другими кавказскими языками. Хурритский язык обнаруживает наиболь­шую близость именно к нахскому языку, затем к дагестанским и только потом к абхазо-адыгским и картвельским языкам. Это говорит о том, что распад нахско- дагестанской языковой общности, если таковая существовала вообще²⁰, произо­шел уже к началу IV тысячелетия до на­шей эры. Иначе хурритский язык был бы одинаково близок и к нахским, и к даге­станским языкам.

С другой стороны, характер лингви­стических соответствий свидетельствует о том, что хурритские племена являлись восточной частью нахско-хурритского массива и были соседями носителей да­гестанских языков.

На основе вышесказанного мож­но предположить, что к концу IV тысяче­летия до нашей эры хурритские племена устремляются на юг, в Закавказье, а позд­нее и в Переднюю Азию, и создают там но­вую культуру.

В период расцвета куро-араксской культуры хурритские племена расселяют­ся по всему Закавказью, включая высоко­горные районы, а часть из них возвраща­ется в районы прежнего проживания на территории Северного Кавказа и прихо­дит в соприкосновение с нахскими пле­менами — носителями майкопской куль­туры.

В районах, где встречаются эти две культуры, появляются поселения, ма­териальная культура которых обла­дает синкретическими чертами обеих археологических культур. Это было воз­можно только при определенной этни­ческой близости их носителей.

В III тысячелетии до нашей эры хурритские племена Закавказья по неизвестным для нас причинам по­кидают свои поселения и устремляются на юг. Их миграция и расселение по пути передвижения зафиксированы в исто­рических источниках III тысячелетия до нашей эры.

Потомками хурритов на Северном Кавказе являлись жители Ауха, Ичкерии и Чеберлоя²¹. Но уже после XV века они были ассимилированы чеченцами — по­томками алан, мигрировавшими сюда из западных районов Кавказа, по преданию,

из Нашха²².

Хурриты играли в течение многих ве­ков ведущую роль в Передней Азии. В XVI веке они создали государство Митан- ни со столицей Вашшуканни в Северной Месопотамии. Оно упоминается в хеттс­ких документах и как «Хурри», и как «Митанни»²³.

Митанни играло доминирующую роль в Передней Азии в течение нескольких сто­летий. Под его влиянием находились мно­гие области, прилегающие к нему, в том числе Аррапха, Киццуватна, Ашшур, Алалах.

Митанни было достаточно рыхлым образованием, и его правители так и не сумели создать единого, централизован­ного государства. В процессе длитель­ных войн с хеттами, в которых принимала участие на стороне последних и Ассирия, а также междоусобной борьбы за власть и трон Митанни пришло в упадок. К кон­цу XIV века до нашей эры оно попало в за­висимость от Ассирии и к 1300 году до на­шей эры перестало существовать. Нельзя исключать и того, что часть хурритов под давлением семитских племен сместилась на север, в район Армянского нагорья.

К этому времени относятся первые упоминания в ассирийских источниках о племенах уруатри, населявших Армянское нагорье. В записях ассирийских писцов го­ворится о походах их правителей в страны «Наири — Нахири»²⁴.

В начале I тысячелетия до нашей эры хуррито-урартские племена, населявшие Армянское нагорье, создают мощное го­сударство Урарту. В анналах ассирийско­го царя Салманасара III в 856 году до на­ шей эры упоминается царство Урарту или Бийанили (Бийанские страны).

Уже к началу VIII века до нашей эры Урарту становится мощной военной державой, цари которой совершают по­ходы на прилегающие страны и вступают в соперничество с хеттами и ассирийцами. Наивысшего расцвета государство Урар­ту достигает при царях Менуа и Аргишти (VIII век до н.э.). Влияние Урарту распро­страняется и на закавказские племена. По всей стране строятся каменные крепости с мощными цитаделями, развиваются ре­месла и сельское хозяйство. Если первона­чально царские писцы вели записи на ас­сирийском языке, то позже они переходят на урартский язык.

Основу экономики в Урарту составля­ли земледелие и скотоводство. Зарождение земледелия в этом районе восходит к нео­литу. В урартский период здесь произошла окончательная дифференциация культур пшеницы и ячменя²⁵. Кроме того, здесь воз­делывалось просо. Из масличных культур были распространены кунжут и лен. Урарты создавали для орошения полей слож­ные и грандиозные ирригационные систе­мы не только на территории своей страны, но в сопредельных, подвластных им обла­стях. Это и искусственные озера, служив­шие резервуарами для хранения воды, и огромные по протяженности каналы для орошения. Урартская техника земледе­лия была очень развитой. Основные земле­дельческие орудия урартов были железны­ми — лемехи плугов, мотыги и серпы. Ар­хеологический инвентарь содержит огром­ное количество каменных пестов, ступок, чаш и зернотерок.

Территория Урарту, как, впрочем, и всей Передней Азии, была зоной интен­сивного садоводства и виноградарства. При раскопках на Кармирблуре обнару­жены остатки и косточки самых различных плодов: сливы, яблока, айвы, вишни, граната, персика²⁶. Археологические ма­териалы говорят о высоком уровне разви­тия виноградарства и виноделия в Урарту. Здесь культивировались самые различные сорта винограда. О виноделии в Урарту в древних источниках очень мало информа­ции, но на многих урартских поселениях сохранились кладовые для хранения вина и винные погреба.

Не менее развитым было в Урарту и скотоводство. Археологические матери­алы и древние источники говорят о пре­обладании численности мелкого рогато­го скота над крупным. Скотоводство было отгонным, что определялось недостат­ком пастбищ и географическими условия­ми. Урартам были известны производство масла и сыроварение. Они выделывали кожи и производили различные ткани из шерсти.

Важной отраслью скотоводства в Урарту было коневодство. Урартские ис­точники говорят о наличии в урартском войске конницы и колесниц.

Архитектурное искусство урартов в высшей степени проявилось в строи­тельстве крепостей. Крепости сооружа­лись в труднодоступных местах, на высо­ких холмах или утесах, близ горной речки или родника²⁷. Если стены возводились на скальных массивах, то специального фун­дамента для них не строили, но произво­дили работы по сохранению камней осно­вания от разрушения. Урартские крепости сооружались или из камня, или из сырцо­вого кирпича на каменном основании. Об архитектуре урартских храмов и дворцов судить очень сложно, так как до нашего времени они сохранились только в виде развалин и в основном под толстым сло­ем грунта.

Материальная культура Урарту была уникальной для своего времени, и, несо­мненно, через опосредованные связи она определила в какой-то степени и лицо со­временной европейской культуры.

После падения Урарту в начале VI века до нашей эры часть урартских племен миг­рировала на Северный Кавказ, в районы расселения родственных нахских племен (информация об этом сохранилась в пре­даниях многих чеченских тейпов, а также в фамильных хрониках — тептарах), дру­гая же часть — в восточные районы Закав­казья.

Чуть позже здесь возникло государс­тво Кавказская Албания. Наиболее ак­тивным этносом в нем были потомки хуррито-урартских племен, известные под этнонимом «гаргары» или «гаргареи». По всей видимости, нет особых основа­ний для того, чтобы идентифицировать их с лезгинами или удинами, так как эт­ноним «гаргареи» упоминается античны­ми авторами рядом с «утиями, уди, уди­нами» и «легами», которые, без сомнения, являются предками современных удин и лезгин.

По всей видимости, часть гаргареев позднее мигрировала на Северный Кав­каз, в районы расселения родственных им нахских племен. Это дает возмож­ность объяснить определенный уровень морфологических и лексических соот­ветствий между нахскими и некоторыми дагестанскими (прежде всего лезгински­ми) языками явлением адстратного ха­рактера.

Нахские племена двалов, населяв­шие территорию древней Двалетии (сов­ременная Южная Осетия) вплоть до кон­ца XVII века, также являются потомками древних мигрантов, осевших здесь по пути передвижения нахских племен на юг²⁸. Согласно Вахушти Багратиони, древнейшее население Двалетии происхо­дит от легендарного Кавкаса и является близкородственным дурдзукам, то есть горным нахам²⁹. О принадлежности два- лов к нахским племенам говорит и отне­сение их древними авторами к кавкасианам, под которыми, без сомнения, под­разумевались нахи.

Древнейшей археологической куль­турой, создатели которой могут иденти­фицироваться непосредственно с пред­ками чеченцев, является так называемая майкопская культура, которая была на­звана по имени курганного погребения, найденного вблизи города Майкоп в кон­це XIX века.

Курган представлял собой насыпь высотой более десяти метров, под ко­торой находились два погребения: одно, основное, — непосредственно под насы­пью, в яме, другое — в самой насыпи. Ос­новная могила представляла собой че­тырехугольную яму, вырытую в грунте, ориентированную по оси северо-вос­ток—юго-запад. Вокруг нее был соору­жен кромлех из известковых плит. Стены могилы были укреплены деревянными конструкциями, а дно выложено мелки­ми речными булыжниками. Она была по­делена деревянными перегородками на южную и северную половины, а послед­няя была разделена на две равные час­ти. В южной половине могилы было одно погребение (погребенный лежал в скор­ченном положении на боку, засыпанный красной краской, головой на юго-восток), в северной половине в каждой из частей было по одному погребению.

Могила (большей частью южная ее половина) содержала большое количес­тво золотых бляшек в форме львов, бы­ков, золотые кольца и бусы, золотые и серебряные сосуды, кремневые наконеч­ники стрел, каменный шлифованный топор, медные орудия труда, керамику раз­личной формы и назначения³⁰.

Еще ранее была открыта группа курга­нов у станицы Новосвободной (Царской), погребальный обряд (скорченные и ок­рашенные костяки) и инвентарь которых имели много общего с Майкопским курга­ном, но погребения в новосвободненских курганах совершались не в ямах, а в ка­менных гробницах — дольменах. Они со­держали богатый инвентарь в виде золо­тых и серебряных украшений, бронзовых орудий труда и оружия, бронзовые котлы³¹ и чаши, керамику в виде ангобированных и лощеных сосудов, украшенных орнаментом.

Но при множестве сходных черт, ко­торые дают все основания относить Май­копский курган и курганные погребения у станицы Новосвободной к одной археоло­гической культуре, у них есть определен­ные различия в способе захоронения (ямы и дольменообразные сооружения), а так­же в изготовлении оружия и керамики. По всей видимости, они носят хроноло­гический характер³², а открытие памятни­ков майкопской культуры промежуточной стадии развития позволяет говорить о трех этапах ее существования (А.А.Формозов, Р.М.Мунчаев).

В XX веке, в течение нескольких деся­тилетий, погребальные и бытовые памят­ники майкопской культуры были откры­ты в Ставрополье, в Кабардино-Балкарии, в Чечне (у ст. Мекенской на Тереке, у се­ления Бамут на Фортанге, у селения Бачи-Юрт на реке Гонсол, у селения Сержень- юрт, у селения Зандак)³³.

Майкопская культура в период сво­его расцвета распространилась на всю предгорную и равнинную часть Северно­го Кавказа — от Таманского полуострова на западе и до границы Дагестана на юго-востоке³⁴. На юге и юго-востоке Чечено-Ингушетии, в основном в приграничных с Грузией и Дагестаном районах, племе­на майкопской культуры приходят в со­прикосновение с племенами более древ­ней куро-араксской культуры. Инвентарь бытовых и погребальных памятников со­держит в себе устойчивые черты и при­знаки обеих культур. Однако сочетание в археологических комплексах позднемай­копских черт с ранними куро-араксскими, учитывая границы существования этих культур (куро-араксская — от середины IV тысячелетия и до конца III тысячелетия до нашей эры, майкопская — от конца IV и до конца II тысячелетия до нашей эры), не на­ходит пока рационального, научного объяснения³⁵.

Начиная с эпохи расцвета майкоп­ской культуры, когда уже, по всей види­мости, завершается процесс сложения племен, на Северном Кавказе, на тер­ритории от Кубани до Аргуна формиру­ется союз близкородственных племен, который, вбирая в себя и ассимили­руя отдельные группы степного насе­ления, сохраняется вплоть до монголо­татарского нашествия.

В этих же границах в течение почти пяти тысячелетий сохраняется и культур­ная преемственность, от майкопской куль­туры до аланской³⁶, а позднее, уже в более узких пределах, и до позднесредневеко­вой чеченской культуры.

Ни у кого не вызывает сомнений мест­ное происхождение материалов ранних эта­пов майкопской культуры, зафиксирован­ных в бытовых и погребальных памятниках Северо-Западного и Центрального Кавка­за. Местный характер основного компонен­та бытового и производственного инвентаря подтверждается археологическими матери­алами практически всех раскопанных посе­лений майкопской культуры, относящихся к разным этапам ее существования.

Археологические материалы, отно­сящиеся к древнейшему этапу майкопс­кой культуры, были обнаружены на вос­токе Чечни, что делает несостоятельной гипотезу о распространении ее с запа­да на восток. Исследования ведущих рос­сийских археологов последнего времени (Р.М.Мунчаев) доказывают, что контак­ты майкопцев с переднеазиатским миром шли через территорию Дагестана.

Майкопская культура была созда­на древним автохтонным населением — предками современного нахского населе­ния Кавказа — и зародилась на местной основе. Но при этом надо учитывать до­статочно сильное влияние древних пе­реднеазиатских цивилизаций на культур­ное развитие Северного Кавказа, которое фиксируется исследователями уже по ма­териалам местного неолита³⁷.

Культурное влияние Месопотамии на регион усиливается по неясным причинам именно в эпоху ранней бронзы Северного Кавказа. Этот процесс может объяснять­ся и активизацией торгово-экономичес­ких связей, и миграцией отдельных групп месопотамского населения на Северный Кавказ, и потребностью переднеазиатских ремесленных центров в сырье³⁸, но наряду с этим основной причиной этих контак­тов, вероятнее всего, является этническое и языковое родство населения этих регионов³⁹.

Передвижения близкородственных нахских племен через хребет с юга на се­вер и обратно вплоть до конца I тысячеле­тия нашей эры фиксируются в историчес­ких источниках и народных преданиях.

Майкопская культура датируется ис­следователями приблизительно кон­цом IV-началом II тысячелетия до нашей эры. На западе она граничила с дольмен- ной культурой, на юге и востоке — с куроараксской (с ней она была связана генети­чески), на севере — с ямной, катакомбной, а позже и срубной археологическими куль­турами.

Племена майкопской культуры зани­мали в основном предгорные и равнинные районы Северного Кавказа, но, по всей ви­димости, поддерживали тесные отноше­ния с горными районами⁴⁰. Они распола­гали свои поселения в труднодоступных местах: на речных мысах⁴¹ или террасах, вдоль рек, имеющих высокие обрыви­стые берега, которые служили им есте­ственным укреплением. С незащищенной стороны они окружали свои поселения оборонительными стенами, выложенны­ми из камня, имевшими внушительные для того времени размеры.

Известный археолог и исследователь эпохи бронзы Кавказа и Передней Азии Р.М.Мунчаев выделяет два этапа суще­ствования майкопской археологической культуры:

ранний: эпоха Майкопского кургана и поселения Мешоко;

поздний: время Новосвободненского и Бамутского курганных могиль­ников⁴².

Наиболее интересным памятником майкопской культуры на территории сов­ременной Чечни является Бамутский кур­ганный могильник. В его погребениях обнаружен богатый и разнообразный ин­вентарь: красно-охристая керамика, брон­зовые кинжалы и топоры, бронзовые на­конечники копий, костяные и кремневые наконечники стрел, орудия труда из брон­зы и кремня, бронзовые котлы, украшен­ные жемчужным орнаментом, аналогич­ные материалу из Новосвободненских курганов, украшения из бронзы и камня.

Майкопская археологическая культу­ра просуществовала более тысячи лет. В эпоху своего расцвета она занимала об­ширную территорию от Прикубанья до Дагестана. Главной ее особенностью были активные культурно-экономические кон­такты с Передней Азией и Закавказьем, которые во многом определили специфи­ку ее развития.

Интенсивное развитие экономики, особенно скотоводства, металлообработки и керамического производства, приве­ло к раннему социальному расслоению и сосредоточению в руках родоплеменной верхушки огромных богатств в виде ско­та, драгоценных металлов, бронзовых из­делий, обособлению наиболее сильных в экономическом отношении патриархаль­ных семей, выдвигавших из своей сре­ды вождей всего племени⁴³. Появление новых технологий вооружения должно было способствовать появлению зачат­ков рабства.

К началу II тысячелетия наиболее яр­кие черты этой культуры постепенно уга­сают под влиянием различных факторов. К важнейшим из них относятся: прекра­щение контактов с Передней Азией и ак­тивизация связей с населением степной полосы Причерноморья и Поволжья, бо­лее отсталым в социально-культурном плане, с последующей инфильтрацией отдельных групп степных племен в среду майкопцев.

В это время прекращается приток им­портных изделий с юга, исчезают захоро­нения с богатым погребальным инвента­рем. Начинается определенная деградация материальной культуры майкопцев, хотя этот процесс был неравномерным для раз­личных районов Северного Кавказа.

Майкопская культура постепенно трансформируется в северокавказскую археологическую культуру, сохраняя дол­гое время отдельные черты в предметах быта, вооружении и обряде погребения уже в недрах новой культуры.

В начале II тысячелетия до нашей эры майкопская археологическая культура по­степенно сменяется новой, которую уче­ные назвали северокавказской⁴⁴ культу­рой. Она не была материальной культурой нового населения этого региона, а сложи­лась на основе майкопской культуры и ге­нетически из нее вытекала, как об этом свидетельствуют сходство похоронно­го ритуала, возведение надмогильных ка­менных кромлехов и, соответственно, уна­следование религиозных представлений, взаимосвязь образцов керамики, а также почти полное совпадение территорий рас­пространения.

При этом сохранились погребаль­ные памятники переходного периода с какими-то чертами майкопской культу­ры, но уже содержащие иной погребаль­ный обряд или инвентарь, представляю­щий новую культуру.

Наиболее интересным памятни­ком переходного времени, который В.И.Марковин отнес к раннему этапу се­верокавказской археологической куль­туры, является курганное захоронение у Ульского аула в Прикубанье⁴⁵. Погре­бенный лежал в вытянутом положении, на спине, головой на север, с небольшим отклонением к востоку. В погребении были обнаружены глиняные и алебастро­вые статуэтки, миниатюрный сосудик, изогнутые булавки с отверстиями, похо­жие на булавки из майкопских курганов у станицы Новосвободной, фрагменты ке­рамики, миниатюрная глиняная модель повозки. Для Ульского кургана характер­но сочетание инвентаря, близкого к май­копскому, и нового погребального обряда⁴⁶, свойственного для погребений севе­рокавказской культуры.

Памятники переходного периода или раннего этапа северокавказской архео­логической культуры обнаружены на тер­ритории от Прикубанья до Дагестана. Наиболее ранним погребальным памятни­ком этой культуры на территории совре­менной Чечни является курганное захоронение в дольменообразном ящике у селе­ния Закан-Юрт.

Из инвентаря, при всех локальных ва­риантах, наиболее типичными для них являются костяные изогнутые булав­ки, витые проволочные подвески, камен­ные сверленые топоры простых форм, бронзовые топоры со слегка свисающим обухом, плоские тесловидные топоры, сосуды с «елочным» орнаментом и вдавлениями⁴⁷.

На основе майкопских черт в обря­де погребения, архаичности инвентаря, а также аналогий в древних комплексах За­кавказья и Передней Азии В.И.Марковин определил границы раннего этапа северо­кавказской археологической культуры на­чалом II тысячелетия до нашей эры и 1700 годом до нашей эры⁴⁸. К концу его чер­ты майкопской культуры уже окончатель­но угасли, а особенности новой археоло­гической культуры обрели определенную устойчивость.

К середине II тысячелетия до нашей эры окончательно складываются черты нового погребального обряда⁴⁹, типы пог­ребального инвентаря, характерные имен­но для северокавказской археологической культуры. Это время завершения ее вто­рого этапа, границы которого определя­ются 1700 годом до нашей эры 1500 го­дом нашей эры.

По всей территории распространения северокавказской археологической куль­туры от Прикубанья до левобережья Су- лака почти все погребения этого времени содержат бронзовые проушные топоры, бронзовые орудия и оружие, литые укра­шения, покрытые узором, каменные топо­ры и булавы, орнаментированные сосуды. При этом изделия из бронзы украшены ярким орнаментом в виде шнура, спирали, налепных кружочков, сосуды — оттисками шнура, спиральными вдавлениями.

В этот период можно говорить об оп­ределенном расцвете материальной куль­туры северокавказских племен, тогда как на ранней стадии существования северо­кавказской культуры ощущалась явная ее деградация по сравнению с предыдущей майкопской археологической культурой. Это проявляется и в разнообразии инвен­таря погребений, и в более высокой техно­логии производства.

К примеру, курганное захоронение у станицы Андрюковской содержало мед­ный кинжал с нервюрой, круглый меда­льон, орнаментированный узором в виде шнура и спирали, медные подвески, ви­сочное кольцо овальной формы, молоточ­ковидную булавку⁵⁰.

На территории современной Чечни типичным памятником второго этапа раз­вития северокавказской культуры явля­ется грунтовый могильник Гатын-кале в Аргунском ущелье. В погребениях обнару­жены многовитковые бронзовые брасле­ты, булавки с волютобразными навершиями, бронзовые и пастовые бусы, подвески в виде ложечек и колец, височные кольца, глиняные сосуды.

К концу II тысячелетия до нашей эры в различных районах Северного Кавка­за носители северокавказской археоло­гической культуры приходят в сопри­косновение с представителями северных степных культур, прежде всего катаком­бной и срубной. На западе, в Прикубанье, эти процессы приобретают более глубо­кий и системный характер. В погребениях этого региона появляются новые черты не только в инвентаре, но и в погребальном обряде. Постепенно меняется облик мате­риальной культуры, приобретая смешан­ный характер. На Центральном Кавказе эти процессы протекают медленнее, влия­ние степных культур ощущается меньше и в погребальном обряде, и в предметах ма­териальной культуры. На восточной гра­нице ареала, в Дагестане, где усиливается влияние местных энеолитических культур, северокавказская культура также теряет свои специфические черты. Это время ис­следователи относят к третьему этапу ее существования. Границы его определяют­ся приблизительно серединой II тысячеле­тия до нашей эры — концом II тысячелетия до нашей эры. В этот период усиливают­ся локальные различия в материальной культуре и погребальном обряде у племен северокавказской культуры в различных районах Северного Кавказа. На их осно­ве в недрах старой культуры зарождают­ся черты новых археологических культур, прежде всего прикубанской и кобанской. К примеру, бронзовый топор, найденный у селения Закан-Юрт в Чечне, является про­тотипом кобанских топориков⁵¹.

Основную роль в хозяйстве носите­лей северокавказской культуры играли скотоводство и земледелие. Земледелие было более развитым, чем в предыду­щую эпоху, — культивировались различ­ные виды злаков (пшеница, ячмень). Зем­леделие было мотыжным, для обработки земли использовались мотыги из твердых пород камня. Если на раннем этапе севе­рокавказской культуры уборка урожая производилась серпами с кремневыми вкладышами, то позднее распространи­лись бронзовые серпы. Для помола зерна использовались каменные зернотерки, ко­торые очень часто встречаются в погребе­ниях северокавказской культуры.

Основу скотоводства составляло раз­ведение овец, коз и крупного рогатого скота. Овцеводство было отгонным, это прослеживается по находкам предметов северокавказской культуры и в высокогор­ных районах, куда скот отгоняли на летние пастбища, и в прикаспийских степях, где его пасли зимой. Отгонное скотоводство в зачаточном состоянии, по всей видимости, было характерно и для майкопских пле­мен. Этому способствовало и разведение лошадей, которые использовались только для верховой езды. Найденная в Ульском кургане глиняная модель двухколесной повозки свидетельствует о том, что севе­рокавказские племена уже были знакомы с колесной телегой.

О форме жилищ той эпохи можно су­дить по различным типам могил, так как в древности могилы очень часто повто­ряли земные дома. И даже строительный материал для земных и вечных жилищ ис­пользовался один и тот же, в зависимос­ти от его доступности. В горных районах, где уже в предыдущую эпоху стали стро­ить дома из камня, были распростране­ны каменные склепы и каменные ящики, в лесных районах, где строились деревян­ные дома и камня было мало, использова­лись деревянные конструкции при возве­дении могил. Как и в предыдущую эпоху, жилища в этом ареале были прямоуголь­ной формы.

Несмотря на скудость материала, свидетельствующего о характере посе­лений и жилищ племен северокавказ­ской культуры, разнообразные типы мо­гил говорят о том, что они обладали до­вольно высокой техникой жилищного и, возможно, фортификационного строи­тельства.

Именно к северокавказской культу­ре археологи относят жилую построй­ку у селения Гатын-Кале в горной Чечне. Она была прямоугольной в плане, стены сплетены из хвороста и обмазаны глиной. Жилище было разделено на две камеры внутренней стеной, выстроенной из кам­ня. Пол в жилище был выложен камен­ной плиткой.

Погребальная культура северокавказцев была очень разнообразной: курга­ны, каменные ящики, склепы, грунтовые ямы. В таком виде нахи Северного Кавка­за сохранят ее вплоть до Позднего Сред­невековья.

По погребениям, в которых находят оружие, украшения, посуду, видно, что но­сители северокавказской культуры верили в загробную жизнь и считали ее простым продолжением земной жизни. Подобные воззрения были присущи нахам и в Сред­невековье.

К середине II-началу I тысячелетия до нашей эры северокавказская культура сменяется так называемой кобанской ар­хеологической культурой. Обе эти культу­ры были связаны генетически и принадле­жали одному этносу. Основной ареал рас­пространения кобанской культуры совпа­дает с зоной предыдущей, северокавказ­ской, смещаясь при этом на юг, к Главному Кавказскому хребту, а в районе Централь­ного Кавказа — и за границы хребта. На се­вере граница ее доходила до современной Ставропольской возвышенности. Это от­ражало характер расселения нахских пле­мен, которые под натиском многочислен­ных диких орд ирано-, угро-, тюркоязыч­ных кочевников были вынуждены сдви­гаться на юг и восток, вытесняя и частично ассимилируя народы, создавшие куро- араксскую культуру.

Наиболее древние памятники кобанской культуры найдены на терри­тории древней Двалетии (современной Южной Осетии) — это XVI век до нашей эры. На Северном Кавказе самые ранние памятники кобанской культуры датиру­ются XII веком, самые поздние — IV ве­ком до нашей эры.

Основой хозяйственной деятельнос­ти кобанцев были скотоводство и земледелие⁵². При этом ведущей отраслью их хозяйства было скотоводство. Они раз­водили крупный и мелкий рогатый скот. Овцеводство было отгонным. Огромную роль в хозяйстве и в жизни кобанских пле­мен играло разведение лошадей. Об этом свидетельствует большое число находок элементов конской сбруи на кобанских поселениях и в погребениях. По всей ви­димости, лошадь становится в этот пери­од основным средством передвижения⁵³. Многочисленные глиняные фигурки ло­шадей, изображение их на бронзовых то­порах, керамике говорят о распростране­нии культа коня у кобанцев⁵⁴.

О развитии земледелия у кобанцев можно судить по археологическим мате­риалам из предгорных и равнинных рай­онов.

Кобанцы культивировали пшеницу, ячмень, рожь, просо. При обработке па­шен использовали деревянную соху, плуг, мотыгу с бронзовой насадкой, каменные серпы с кремневым вкладышем, бронзо­вые серпы, а к VII веку до нашей эры де­ревянные плуги начинают оснащаться же­лезными лемехами, появляются железные серпы. Зерно хранили в сосудах и специ­альных ямах. Для молотьбы использовали молотильные доски, для помола — камен­ные зернотерки, песты и ступки.

Несмотря на высокий уровень раз­вития скотоводства, немалое место в экономике кобанцев занимала охота. Об этом свидетельствуют находки костей различных диких животных в культур­ных пластах поселений, а также изобра­жение сцены охоты на оленя на поясе из листовой бронзы⁵⁵. По всей видимости,

древние охотники уже использовали собаку⁵⁶.

Поселения кобанцев располагались на возвышенных местах, в долинах рек, на горных плато. Жилища и культово­хозяйственные комплексы строились по­квартально, узкие улицы были вымоще­ны булыжником. Дома в основном имели прямоугольную форму, но иногда и оваль­ную, по всей видимости, вследствие внеш­него влияния. В горной зоне жилища сложе­ны из камня на глинистом растворе, на равнине — турлучные.

Типичным кобанским поселением раннего этапа (X—VII вв. до н.э.) было Сержень-юртовское поселение в Восточ­ной Чечне. Оно располагалось в предго­рье, но имело два холма-убежища с кру­тыми склонами, один из которых был укреплен искусственным рвом. Улицы поселения были вымощены булыжни­ком, дома выстроены в турлучной технике. Основания стен сложены из камней или глиняных блоков, стены возведены из плетня, обмазанного глиной⁵⁷. Построй­ки были разделены на жилую и произ­водственную части. В жилом помещении устраивались очаги различных форм и конструкций.

Производственные помещения пред­ставляли собой керамические и брон­золитейные мастерские. На поселении открыто большое количество ям хозяй­ственного назначения.

Формы погребений у кобанских пле­мен были разнообразными: грунтовые ямы, прямоугольные каменные ящики, подкурганные захоронения, каменные склепы.

Для раннего этапа кобанской культуры ха­рактерным является положение погребен­ного в скорченном виде на правом или ле­вом боку. В более поздних захоронениях ощущается влияние степных культур. По­гребения сопровождались напутственной пищей и богатым инвентарем в виде ору­жия, орудий труда и украшений. Нередко в кобанских погребениях встречаются за­хоронения с конем и конской сбруей. У ко­банских племен существовал обычай соо­ружения кенотафов⁵⁸ — поминальных мо­гил, которые воздвигались в честь погиб­ших на чужбине⁵⁹.

Исследователи выделяют три локаль­ных варианта кобанской культуры: запад­ный — район Пятигорья и Кабардино- Балкарии, центральный — Северная и Южная Осетия, восточный — Чечня и Ингушетия, а также три хронологиче­ских пласта в ее развитии: первый — XII— XI века до н.э., второй — IX—VII века до н.э., третий — VII—IV века до н.э. Локаль­ные варианты отражают лишь диалект­ные различия в этнической среде кобанских племен, которая, несомненно, была однородной и генетически связана с бо­лее древней северокавказской культур­ной общностью.

Так, например, по мнению В.И.Козенковой, при сопоставлении ряда па­мятников восточного варианта кобанской культуры с памятниками ее метрополии с определенной долей вероятности можно предполагать, что, например, население, оставившее комплекс предметов из Ша­роя (Восточная Чечня), скорее всего, было близкородственно населению Кобанского могильника (Северная Осетия) — полу­овальные пряжки, ножные кольца, лопатообразные булавки⁶⁰. Формирование в эпо­ху поздней бронзы и раннего железа в за­падном ареале древнего распространения северокавказской археологической куль­туры и, соответственно, древних нахских племен самостоятельной прикубанской культуры свидетельствует о продвижении в этот район из Закавказья и Причерномо­рья абхазо-адыгских племен.

Очень мало древних источников, ко­торые могли бы дополнительно пролить свет на историю нахских племен это­го периода, населявших зону распро­странения кобанской культуры. Страбон упоминает гаргареев, живших на этой территории в I веке до нашей эры, кото­рые, по всей видимости, были одним из нахских племен (ср.: чеч. гаьргар — родственный, близкий)⁶¹.

Кобанцы в древнегрузинских хрони­ках именуются кавкасионами и дурдзуками. Они были одним из самых влиятель­ных этнических массивов на Кавказе. Но это была эпоха, когда оседлое население Северного Кавказа сталкивается с воен­ной угрозой с севера, со степной зоны, со стороны многочисленных диких орд ко­чевников. В это время на обозначенной территории начинается строительство ук­репленных поселений, обнесенных валом и рвом или каменной стеной.

По всей видимости, к еще более ран­ней эпохе относятся развалины древних строений, которые были построены из ог­ромных каменных глыб.

Эти строения называются циклопи­ческими. Согласно старинным предани­ям, их строили вампалы — огромные од­ноглазые великаны (в древнегреческой мифологии они назывались циклопами).

По другим преданиям, легендарные пред­ки вайнахов — нарты, обладавшие огром­ным ростом и силой. Действительно, ка­жется, что простым смертным было бы не под силу передвигать в условиях гор ог­ромные монолиты весом до нескольких тонн.

На самом деле циклопические по­стройки в Чечне и Ингушетии являются одним из звеньев развития местных архи­тектурных традиций в русле позднейшей северокавказской, а затем ранней кобанской культуры. Каменные башенные по­стройки циклопического типа, развали­ны которых сохранились на территории Чечни у селений Орсой, Баулой, Никарой, Цеча-Ахк, Дошхакле, Харкарой, существо­вали у нахских племен по крайней мере с тысячелетия до нашей эры.

Циклопические постройки сохрани­лись и на территории Закавказья. В Арме­нии они строились на вершинах холмов. В центре, на вершине холма, находились жилые помещения, которые были окру­жены огромными необработанными ва­лунами, выложенными концентричес­кими кругами. При вторжении врагов жители поселений защищались, укрыва­ясь за валунами. Интересно, что строи­тельство этих поселений народные пре­дания, так же как и в Чечено-Ингушетии, приписывают ачкатарам, одноглазым ве­ликанам, то есть циклопам.

Большое количество руин циклопи­ческих поселений и крепостей находится на территории Грузии. По времени стро­ительства, месту расположения, размерам и формам построек, характеру поселе­ний исследователи делят их на несколь­ко групп. Самые древние датируются вре­менем энеолита, самые поздние — Ранним Средневековьем.

Гигантские планы жилищ кобанской эпохи могут свидетельствовать об опре­деленной социальной структуре обще­ства того времени. По всей видимости, население здесь проживало большими се­мейными общинами, которые постепенно дробились в процессе эволюции. К цикло­пическим сооружениям пристраивались дополнительные помещения небольших размеров.

Это было время, когда на огром­ной территории от Кубани до Андийско­го хребта существовало крупное поли­тическое объединение древних нахских племен. Контролируя главный кавказ­ский проход — Дарьяльское ущелье и дру­гие перевальные пути и держа под посто­янной опасностью вооруженного вторже­ния закавказские страны, в первую оче­редь Картли и Армению, нахское полити­ческое образование представляло грозную военно-политическую силу на Кавказе. Оно оказывало большое политическое влияние на соседние страны.

С этим, вероятно, связано и то, что в этот период не строили специальных фортификационных сооружений, а лишь ис­пользовали для оборонительных целей ре­льеф местности и размеры жилищ.

К III—II векам до нашей эры из-за ряда крупных военных неудач военно-полити­ческий союз нахов распался на более мел­кие образования. Кроме того, усиливается угроза постоянных вторжений кочевников с севера. Именно в такие периоды преоб­ладающей становится оборона отдельных поселений, что отражается на характере архитектуры.

На последнем этапе развития кобанской культуры происходит сужение ареала ее распространения, а также усиливают­ся различия в материальной культуре гор­ных и равнинных районов. Как свидетель­ствуют археологические материалы, уже с VII века до нашей эры усиливается влия­ние степных племен на культуру жителей предгорий и равнин, что приводит в ко­нечном счете к формированию здесь но­вой археологической культуры. Но релик­ты кобанской культуры в различном виде нахские племена сохраняют до Позднего Средневековья. Примерно с VII века до нашей эры на территории расселения древних нахских племен появляются скифские племена⁶².

До сих пор остается дискуссионным вопрос о происхождении скифов, их язы­ковой принадлежности, этнической иден­тичности. Так называемая скифская архе­ологическая культура в определенный пе­риод времени простирается от Причерно­морья и равнин Северного Кавказа на за­паде до Алтая и Восточной Сибири на вос­токе. Но остается неясным, был ли это единый этнос или группа родственных племен или же под этим названием суще­ствовали не связанные общностью про­исхождения народы, которых объединяла единая материальная культура. Несмотря на предположение некоторых лингвистов о том, что скифский язык (если вообще су­ществовал единый язык на таком огром­ном пространстве) относится к иранским языкам⁶³, до сих пор нет ни одной рабо­ты, которая бы аргументированно это до­казывала.

Характер личных имен и в более древ­ние времена был связан с религиозным культом, а не с этнической принадлеж­ностью. Топонимика же меняется в зави­симости от характера языка народа, ко­торый живет на этой территории. Таким образом, данных топонимики и ономасти­ки недостаточно для отнесения населения определенного региона к тому или иному этносу.

На Северном Кавказе в ареале рас­пространения кобанской археологиче­ской культуры археологи обнаружива­ют следы ее взаимодействия со скиф­ской материальной культурой пример­но с VII века до нашей эры. Они прояв­ляются в характере погребального ритуа­ла, оружия и конского снаряжения, керамики и предметов быта. Кобанская мате­риальная культура того периода, по мне­нию исследователей, испытывает опре­деленное влияние так называемого скиф­ского «звериного» стиля, хотя зооморфность присуща изделиям кобанцев и бо­лее древнего времени⁶⁴.

Пока невозможно определить, были ли так называемые скифские племена Се­верного Кавказа автохтонами, испытав­шими определенное культурное влияние степных племен, или же это кочевые пле­мена, пришедшие сюда с востока. Но тес­ное сосуществование кобанцев и скифов, определенный симбиоз их культур, а так­же совместные походы в Закавказье и Пе­реднюю Азию дают больше оснований предполагать первое.

Что же касается происхождения кавказских сарматов, то более опре­деленно можно говорить об их авто­хтонном происхождении. Это подтвержда­ется и свидетельствами античных авторов, ономастикой, археологическими и антро­пологическими материалами.

С I века нашей эры на территории распространения кобанской культуры античными авторами упоминаются аланы.

Вплоть до последнего времени счи­талось, что аланы были частью огромного массива сарматских племен, продвинув­шихся в равнинные и предгорные районы Северного Кавказа из Нижнего Поволжья и Приуралья.

Выводы об ираноязычности алан де­лались не на основе данных археологии, лингвистики, исторических источников, а исходя из того, что язык осетин, кото­рые без достаточной научной аргумента­ции считались единственными потомками алан, был иранским.

Но границы расселения алан, данные топонимики, археологии и антропологии говорят о том, что аланы в основной своей части были потомками носителей кобанской культуры. И только в средние века они представляли собой полиэтничный мас­сив, который состоял из нахских, иранс­ких и даже тюркских племен.

Те различия в материальной культу­ре, которые появляются у племен рав­нинной и горной зон, объясняются пре­жде всего, определенной консервативно­стью хозяйственно-экономического укла­да горцев, малочисленностью внешних контактов и их определенной изоляцией от внешнего мира.

На рубеже нашей эры на территории расселения нахских племен кобанская культура начинает распадаться на горную и равнинную. При этом культура горных кобанцев долгое время сохраняет архаич­ные черты и самобытность, а в равнинной части Северного Кавказа на основе кобанской культуры начинает развиваться алан­ская культура, которая испытывает опре­деленное влияние кочевого населения степной зоны.

Исторические источники, в том числе и сочинения античных авторов, не дают ни­каких оснований предполагать принадлеж­ность к ираноязычным племенам не только алан, но и северокавказских сарматов.

Античный географ Страбон считал родственным не только население гор­ной и равнинной зон Северного Кавка­за, но и относил к нему племена Север­ной Грузии. Описывая население древней Иберии, он указывает, что «горную часть занимает большинство иберов, живущее по обычаю скифов и сарматов и будто бы родственное им».

Кроме того, говоря о народах, кото­рые приходили в причерноморские горо­да для торговли, он пишет, что «большая часть их принадлежит к сарматскому пле­мени, и все они называются кавказцами»⁶⁵.

В «Армянской географии VII века» Анании Ширакаци, которая, по сути дела, является компиляцией сочинения Пто­лемея, в тех местах, где античный ав­тор пишет о яксаматах, армянский исто­рик заменяет этот этноним нахчаматами и располагает их у устья Дона. Нет сомнения в том, что Ширакаци прекрасно знал гео­графию расселения кавказских народов, как это видно по его сочинению, и сделал эту замену осознанно⁶⁶.

К.Патканов в комментариях к труду Анании Ширакаци выделил ряд этнони­мов, упоминаемых в «Географии» (сармат, савромат, яксамат, хечматак), заканчи­вающихся суффиксом «mat», в том чис­ле и «нахчемат» или «нахчиматеанк» в армянском варианте. По его мнению, дан­ный этноним состоит из двух чеченских слов: «нахче» — самоназвание чеченцев и «матт» — страна, язык и армянского окон­чания множественного числа — «еанк». Та­ким образом, этнонимы с корневой частью «мат», по его мнению, являются нахоязычными⁶⁷.

Известный грузинский историк И.А.Джавахишвили не только поддержал идею К.Патканова, но и обосновал ее но­выми аргументами.

По его мнению, племена равнинной зоны Северного Кавказа обозначались этнонимом «шармат», а не «сармат». Так как ни в греческом, ни в латинском язы­ке не было звука «ш», в написании и про­изношении античных авторов он стал звучать как «сармат». Этноним «шармат» И.А.Джавахишвили делил на два элемен­та: «шар» — «мат». При этом первый эле­мент он считал этническим обозначени­ем, которое встречалось в более древние времена в различных районах Кавказа и упоминается в исторических сочинени­ях средневековых грузинских авторов. К примеру, у Георгия Мерчули, грузинско­го историка X века, есть упоминание о владениях в северной части Абхазии Шаройского государя, то есть Шаро. Оно со­хранилось, по его мнению, в топонимике горной Чечни: в названиях реки Шаро- Аргун и исторической области Шарой, а также в виде Шарван, Шаро в Восточном Закавказье⁶⁸.

При этом нельзя не отметить и рабо­ту чеченского ученого Я.Вагапова «Сар­маты и вайнахи». В ней автор убедитель­но обосновал нахоязычность большинства сарматских и аланских этнонимов и лич­ных имен, которые упоминаются в различ­ных исторических источниках⁶⁹.

Исследователь считал, что «в древней­шем из рассматриваемого ряда этнониме «савромат» его первая часть соответству­ет вайнахскому «совра» — мягкая кожа с характерным естественным рисунком на поверхности (мерея). То есть «савромат» означало «кожаное племя». Это объясня­ется тем, что у савроматов в одежде мно­го было кожи: кожаный плащ, кожаные шлем, обувь… Название сарматов в форме «шарма» отмечено у адыгов, с ним же свя­зывают ученые и фамилию Шеремет, Ше­реметев. Вайнахское «шера меттиг» (с суф­фиксом «иг») и его более древняя форма «шара мат» — гладкое, ровное место подсказывают, что «сармат» не что иное, как «шармат». То есть вначале «сармат — шар- мат» должно было быть названием равни­ны, а от этого названия местности жите­ли равнины, степи должны были получить название «шарматай», «шарматой», что значит «равнинные».

Название «харимат» также может быть разложено на две части: уже извест­ное нам «мат» и слово «хари» — стороже­вой, от слова «ха» — «стража», с суффик­сом имен прилагательных «ри». Очевидно, в силу каких-то специфических функ­ций, это племя получило подобное назва­ние. По смыслу такой же характер носит название горного чеченского села Хой, буквально «стражи, охранники». Также по-вайнахски объясняются и остальные сарматские племенные названия с корнем «мат» в их составе. Сложные слова с тем же «мат» в роли обозначения местности и общности людей представлены и в вайнахских языках».

В работах многих исследователей ис­тории Кавказа последовательно проводи­лась мысль о том, что вайнахские племена, населявшие территорию от Андийско­го хребта до Дарьяльского ущелья в на­чале нашей эры и в Раннем Средневеко­вье, обозначались этнонимом «дурдзуки». На самом же деле это было грузинское на­звание небольшой части вайнахов, насе­лявших высокогорные районы в верховь­ях рек Аргун, Асса, Армхи. Особенно ясно это просматривается в «Географии Грузии» Вахушти Багратиони. Дурдзукети, Кистети были областями, гораздо более близкими в географическом плане к Грузии, чем к основной территории расселения нахов, и всегда находились в орбите ее внешней и даже внутренней политики.

«Овсы» средневековых грузинских источников также не имеют прямо­го отношения к современному этнони­му «осетины». Это всего лишь грузин­ское название алан, которое позже во­лею случая (что нередко происходило в истории многих народов) закрепилось за этнической общностью, образовавшейся в результате смешения коренного нах­ского населения с иранским.

При этом вытеснение иранским язы­ком, так же как и тюркским, нахско­го языка в центральных районах Кавка­за происходило в течение длительного времени. С IV века нашей эры персидс­кие правители вынуждены были разме­щать свои гарнизоны в Дарьяльском и других ущельях Кавказа для охраны гор­ных проходов и защиты своих северных границ от воинственных горцев и их со­юзников. С этого времени и начинается инфильтрация ираноязычного населения в кавказскую среду, которая завершает­ся только в эпоху после нашествия Тимура⁷⁰.

В горные ущелья Северо-Западного Кавказа под давлением монголов, а затем отрядов Тимура из Предкавказья пере­местились и половцы. Здесь они смеша­лись с аланским населением, в среде которого уже могли присутствовать тюр­коязычные савиры, вытесненные с равни­ны гуннами. В результате появились ка­рачаевцы и балкарцы, этносы, которые сохранили единство материальной и ду­ховной культуры с нахами и кавкасионский антропологический облик, но стали тюркоязычными.

Основным и, по сути дела, единствен­ным этническим определителем алан как кочевого ираноязычного племени, миг­рировавшего в Предкавказье в начале но­вой эры с Поволжья и Южного Приуралья, считались погребальные сооружения в виде катакомб.

Но катакомбные захоронения у сар­матских племен, живших в междуречье Волги и Дона и Южном Приуралье, со­ставляют незначительный процент по от­ношению к другим видам погребальных сооружений. И они не только не предшес­твуют хронологически северокавказс­ким катакомбам, а появляются позже, что видно по погребальному инвентарю. Оче­видно, катакомбы у сарматов междуречья Волги и Дона появляются во II—III веках нашей эры под влиянием северокавказс­кой традиции. Все археологические ма­териалы с территории первоначального расселения ираноязычных савроматов- сарматов говорят о том, что невозможно увязать между собой два господствующих в науке положения: с одной стороны, от­несение алан к кругу ираноязычных сар- мато-массагетских племен, с другой — привнесение сарматскими племенами на рубеже нашей эры катакомбного способа погребения на Северный Кавказ⁷¹.

Археологические материалы не дают никаких оснований для предположения принадлежности катакомбных захороне­ний Северного Кавказа именно пришлым ираноязычным племенам, так как с IV века нашей эры на его территории «распространяется единая, довольно своео­бразная материальная культура, харак­теризующаяся специфическим набором керамики, главным образом серогли­няной лощеной, особыми типами пря­жек, туалетных принадлежностей, пояс­ных наборов»⁷². Инвентарь этой культуры представлен в самых различных погре­бальных сооружениях: грунтовых ямах, каменных ящиках, склепах, катакомбах. Поэтому катакомбный способ захороне­ния не может быть объективным крите­рием для определения этнической принадлежности аланской культуры, тем бо­лее отнесения ее к культуре ираноязыч­ных сарматов.

Например, «материалы Нижне- Джулатского могильника, расположен­ного в северных, пограничных с сармата­ми районах Центрального Предкавказья, не позволяют говорить о каких-либо мас­совых вторжениях сарматских племен на рубеже и в первых веках нашей эры. Дан­ные погребального обряда и материаль­ной культуры говорят о непрерывном развитии этой культуры и, следовательно, о единой в целом этнической основе на­селения этого района с последних веков до нашей эры вплоть до эпохи гуннского нашествия»⁷³.

Ранее Е.И.Крупнов пришел к выводу о том, что аланы, «занимавшие территории почти от Дагестана до Прикубанья, явля­лись родоначальниками не только осетин, но и других народов Северного Кавказа, в частности чеченцев, ингушей»⁷⁴. При этом он опирался на антропологические ис­следования, согласно которым население равнинных районов Северного Кавказа и горной зоны в начале нашей эры относи­лось к одному и тому же антропологиче­скому типу.

На основе антропологических, язы­ковых и археологических данных, а так­же исторических источников мы можем предположить, что аланы на раннем эта­пе (I—IX века нашей эры) были одним из нахских племен, занимавшим равнины и предгорья в междуречье Сулака и Куба­ни, а на позднем этапе (XI—XIII века на­шей эры) это уже полиэтничный массив, куда входили не только нахи, но и ира­ноязычные и тюркоязычные племена, то есть предки осетин, карачаевцев и бал­карцев.

Склеповые погребальные сооружения повторяют форму аланских жилых пост­роек. Ведь в отличие от кочевников ала­ны имели прямоугольные и квадратные жилища (культура прямоугольного жи­лища, как и культовых, и фортификаци­онных сооружений, сохраняется на этой территории в течение нескольких тысяче­летий), которые, как и склепы, могли быть наземными и полуподземными. Наземные жилища строились в турлучной технике, перекрытия их опирались на столбовые конструкции.

Полуподземные жилища были квад­ратными в плане и имели двускатную кровлю. В условиях гор аланы строили такие же сооружения, но только из кам­ня. По всей вероятности, жилые строения алан позднее во многом определили облик погребальной и, возможно, башенной ар­хитектуры нахского Средневековья.

Археологические материалы не дают информации о глобальных военных дейс­твиях в тот период и насильственном вы­теснении или уничтожении коренного населения. И, соответственно, весьма сом­нительно предположение о внезапном по­явлении на огромной территории единого народа, который сразу же начинает до­минировать в этом регионе, так же как и быстрый его переход от кочевого образа жизни и скотоводства к оседлости и зем­леделию.

Уже во II веке нашей эры Алания вос­принимается как единая территория, а аланы — как одно из могущественнейших племен Северного Кавказа, в руках кото­рого сосредоточены стратегические пути из Европы в Закавказье.

В III—VIII веках Алания находится в зоне передвижения многочисленных ди­ких кочевых племен, прежде всего гуннов, которые превращают в руины и пепели­ща городища и поселения алан. Их влия­ние в регионе заметно ослабевает. К этому времени относится первая волна мигра­ции алан, или равнинных нахов, в горные районы Кавказа.

Однако, несмотря на нашествие гун­нов, долины и предгорья Северного Кав­каза продолжают населять нахские племе­на, которые ведут оседлый образ жизни и занимаются земледелием и отгонным ско­товодством. В данный период на этой тер­ритории возникает большое количество земляных городищ, окруженных глубоки­ми рвами, насыпными валами, башнями и цитаделями.

В V—VII веках аланы находятся уже в более мирных отношениях с гуннами и участвуют в военных походах последних на Европу и Закавказье.

Именно в аланскую эпоху была соз­дана Великая сигнальная система нахов, которая состояла из сигнальных (бое­вых) башен и объединяла разбросанные на огромной территории общества в ми­нуту военной опасности.

Высокого уровня достигло в Алании каменное зодчество. Вся ее территория, как свидетельствуют средневековые ис­точники, была покрыта множеством кре­постей и замков.

С V—VI веков нашей эры на терри­тории Алании появляются городища с мощным культурным слоем и оборони­тельными сооружениями. Аланы зани­мались земледелием и скотоводством, рыболовством и охотой. Значительных успехов они достигли в металлообработ­ке, гончарном деле, вели широкий торго­вый обмен со всеми окружающими наро­дами.

В VII—IX веках на территории Алании появляются городища, укрепленные глу­бокими рвами, а также с мощными цита­делями. В отличие от кочевников, жилища ко­торых были круглыми, аланы, так же как и их древние предки, строили прямоуголь­ные жилища двух типов: наземные и уг­лубленные в землю.

Наземные жилища строились в турлучной технике с глиняной обмазкой, пе­рекрытия опирались на опорные столбы. Улицы аланских поселений были вымо­щены булыжником. Дома окружали хо­зяйственные постройки.

Одним из крупнейших аланских го­родищ I тысячелетия нашей эры являет­ся Алханкалинское городище в Чечне. Го­родище было укреплено глубоким рвом с крутыми склонами, валом и мощной ка­менной стеной. В центральной части го­родища находилась цитадель, также ок­руженная рвом. На территории городища обнаружены остатки турлучных пост­роек, между которыми была проложена булыжная мостовая. Найденный архео­логический инвентарь позволяет предпо­ложить, что это поселение существовало с VII века до нашей эры до XIII века на­шей эры⁷⁹.

Массовое строительство цитаделей, боевых башен и комплексов на террито­рии Чечни и вообще в ареале расселения нахов относится к XII—XIII векам, то есть к позднеаланской эпохе, хотя расцвет нахской архитектуры приходится уже на — XVI      века, а в западных районах — на XVII—XVIII века. Раннее угасание башен­ного строительства в горной Чечне связа­но с возвращением чеченцев на равнину в — XVII            веках.

После нашествия монголотатар, а за­тем орд Тимура аланские поселения в равнинной части Северного Кавказа пол­ностью исчезают, но в недрах аланской культуры, которая вместе с ее носите­лями окончательно перемещается в гор­ные районы, складывается новый чечен­ский этнос и формируются черты сред­невековой культуры, которая во многом определила облик современной чечен­ской культуры.

Леча Ильясов

 

Изображения по теме:

{gallery}genezis{/gallery}

 

_______________________________

 

1. Под археологической культурой археологи обычно понимают совокупность вещественных памятников прошлого, объединенных общи­ми признаками, или исторически сложившуюся культурную общность, отличающуюся от других таких же культурных общностей строго опреде­ленного времени только ей присущими орудия­ми труда и быта, оружием, украшениями, посу­дой, типами жилищ и, наконец, типами могиль­ных сооружений и погребальным обрядом// Крупнов Е.И. Древняя история Северного Кав­каза. М., 1960. С. 381.
2. Крупнов Е.И. Древнейшая культура Кавказа и кавказская этническая общность//Советская археология. 1964. №1. С. 26—43.
3. Возможно, была и обратная миграция, как об этом свидетельствуют глубокие связи, обнару­женные исследователями между майкопской культурой Северного Кавказа и археологически­ми культурами Передней Азии той эпохи.
4. Попытки некоторых лингвистов объединить да­гестанские и нахские языки в одну группу явля­ются совершенно безосновательными.
5. Дьяконов И.М. Предыстория армянского народа. Ереван, 1968. С. 102.
6. Упоминание хурритов в переднеазиатских ис­точниках хронологически совпадает с угасанием куро-араксской культуры в Закавказье.
7. Дьяконов И.М. Предыстория армянского наро­да. С. 42.
8. Там же. С. 104.
9. Пиотровский Б.Б. Ванское царство (Урарту). М., 1959.
10. Именно этот ареал отмечен наибольшим ско­плением археологических материалов куроараксской культуры, в том числе и раннего эта­па ее развития.
11. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. М., 1975. С. 154.
12. Джавахишвили А.И. Строительное дело и архитектура Южного Кавказа V–III тысячелетий до н.э. Тбилиси, 1970. С. 223–237.
13. Изображения быка характерны и для племен майкопской археологической культуры. Культ быка, существовавший в мифологии Передней Азии, Средиземноморья и Кавказа, отразился в средневековом чеченском сказании о происхождении озера Галанчож в Западной Чечне.
14. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII века. М., 1988. С.51.
15. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. С. 160.
16. Дьяконов И.М. Предыстория армянского народа. С. 20.
17. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. С. 161, 198.
18. Дьяконов И.М. Предыстория армянского народа. С. 40.
19. Крупнов Е.И. Древнейшая культура Кавказа и кавказская этническая общность // Советская археология. 1964. № 1. С. 26–43.
20. Нахские и дагестанские языки могли иметь диалектные различия еще внутри кавказской языковой общности и уже в ту эпоху обрести устойчивую тенденцию к распаду.
21. В чеченских исторических преданиях говорится о том, что до прихода чеченцев в этих районах жил народ, язык которого отличался от чеченского, но был понятен для них.
22. Кобычев В.П. Расселение чеченцев и ингушей в свете этногенетических преданий и памятников материальной культуры // Этническая история и фольклор. М., 1977. С. 165–181.
23. Дьяконов И.М. Предыстория армянского народа. С. 44.
24. Там же. С. 140.
25. Пиотровский Б.Б. Ванское царство (Урарту). С. 34.
26. Пиотровский Б.Б. Ванское царство (Урарту). С.145.
27. Большинство башенных поселений горной Чечни расположены в местах с подобным рельефом.
28. Багратиони Вахушти. География Грузии. Тифлис, 1904. С. 150.
29. Гамрекели В.Н. Двалы и Двалетия в I–XV вв. н. э. Тбилиси, 1961. С. 16.
30. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. С.154.
31. Идентичные им бронзовые котлы были позднее обнаружены в майкопских погребениях курганного могильника у селения Бамут в Чечне.
32. Формозов А.А. Каменный век и энеолит Прикубанья. М., 1965. С. 74.
33. При этом Чечня является наименее разведанным в археологическом плане регионом.
34. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. С. 199.
35. Предположение о консервации куро-араксских черт в более поздней материальной культуре Северо-Восточного Кавказа недостаточно аргументировано.
36. Иногда эта преемственность прослеживается на территории одного поселения. См.: Нечаева Л.Г., Мизиев М.И. Поселение раннего бронзового века на р. Урух // Археологические открытия 1968 г. М., 1969. С. 105.
37. Формозов А.А. Каменный век и энеолит Прикубанья. С. 61.
38. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. С.376.
39. Культурное влияние Месопотамии в этот период почему-то не коснулось в такой же степени Закавказья, хотя оно географически ближе к ней и по запасам сырья золота и меди не уступало Северному Кавказу. В этом отношении трудно согласиться с гипотезой С.Н.Кореневского о переселении на Северный Кавказ больших групп месопотамского населения с остановкой и адаптацией в Закавказье, так как археологические находки на пути предполагаемого продвижения переднеазиатских племен не дают достаточного материала для подобных предположений, а большей частью он вообще отсутствует. См.: Кореневский С.Н. Древнейшие земледельцы и скотоводы Предкавказья. М., 2004. С. 90–92.
40. Подобного рода связи, вероятно, более характерны для периода расцвета майкопской культуры, когда у населения, занимавшего предгорные и плоскостные районы, появилась потребность в отгонном скотоводстве.
41. Эта традиция сохраняется у нахских племен и в Средневековье: многие средневековые чеченские поселения в горах (Цой-пхеда, Васеркел, Шарой, Шикарой и др.) располагаются на речных мысах.
42. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. С. 330–335.
43. История народов Северного Кавказа. М., 1988. С. 48.
44. Помимо этого, существует термин «терско-кубанская культура».
45. Марковин В.И. Культура племен Северного Кавказа в эпоху бронзы. М., 1960. С. 30.
46. Для памятников майкопской культуры характерно скорченное положение погребенного, головою на юг.
47. Марковин В.И. Культура племен Северного Кавказа в эпоху бронзы. С. 33.
48. Там же. С. 50.
49. Для Прикубанья – вытянутый костяк с западно-восточной ориентацией, для центральных и горных районов — скорченный костяк. По всей территории северокавказской культуры уменьшается окрашенность костяка, столь характерная для погребений майкопской культуры.
50. Марковин В.И. Культура племен Северного Кавказа в эпоху бронзы. С. 51.
51. Там же. С. 84.
52. Крупнов Е.И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960. С. 301–316.
53. Марковин В.И., Мунчаев Р.М. Северный Кавказ. М., 2003. С. 167.
54. У чеченцев отношение к коню как к священному животному сохраняется и до сих пор. Даже после принятия ислама у чеченцев вплоть до депортации в 1944 г. сохранялся запрет на употребление в пищу конины.
55. Марковин В.И., Мунчаев Р.М. Северный Кавказ. С. 177.
56. Древнейший петроглиф, изображающий человека с собакой, был обнаружен автором на стене раннесредневековой постройки в селении Шарой. При этом сам камень значительно древней самой постройки и, по всей видимости, может относиться к кобанской эпохе.
57. Козенкова В.И. Кобанская культура. Восточный вариант. М., 1978. С. 12.
58. У чеченцев обычай возведения надмогильных памятников-чуртов в честь умерших и похороненных вдали от родины сохраняется до сих пор.
59. Козенкова В.И. Кобанская культура. Западный Вариант. М., 1989С. 83..
60. Козенкова В.И. Некоторые археологические критерии в этногенетических исследованиях // Археология и вопросы этнической истории Северного Кавказа. Грозный, 1979. С. 53.
61. Страбон. География // Кавказ и Дон в произведениях античных авторов. Ростов н/Д., 1990. С. 190
62. Марковин В.И., Мунчаев Р.М. Северный Кавказ. С.187.
63. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. М., 1949.
64. Дударев С.Л. Из истории связей населения Кавказа с киммерийско-скифским миром. Грозный, 1991. С. 124.
65. Страбон. С. 185.
66. Ширакаци Анания. Армянская география VII века до р. х. СПб., 1877. С. 35.
67. Там же. С. 38.
68. Джавахишвили И. Основные историко-этнологические проблемы истории Грузии, Кавказа и Ближнего Востока // Вестник древней истории. 1939. № 4. С. 42.
69. Вагапов Я. Сарматы и вайнахи. Грозный, 1990. С. 110.
70. Этногенетические предания осетин относятся к периоду не ранее XVII в.
71. Мошкова М.Г. К вопросу о катакомбных погребальных сооружениях как специфическом определителе // История и культура сарматов. Саратов, 1983. С. 28–29.
72. Абрамова М.П. К вопросу об аланской культуре Северного Кавказа // Советская археология. 1978. № 1. С. 72.
73. Абрамова М.П. К вопросу о связях населения Северного Кавказа сарматского времени// Советская археология. 1979. № 2. С. 50..
74. Крупнов Е.И. Древняя история Северного Кавказа. С. 311.
75. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV–X вв. Л., 1979. С. 177.
76. Ширакаци Анания. Армянская география VII века до р. х. С. 35.
77. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV–X вв. С. 163.
78. Там же. С. 177.
79. Арсанукаев Р.Д. Вайнахи и аланы. Баку, 2002. С. 143.