Расскажу небольшую историю. Было это примерно после первой войны, 96-ой, 97-ой год. Чечня. Село Махкеты Веденского района. Мне тогда примерно 8-9 лет. В те времена дома не сиделось, весь день где-то копались, искали приключений, познавали мир. В общем, не как сейчас, сидя за компьютером. И одним днем я со своим соседским другом-ровесником вышли в поисках приключений, гуляли. Дошли до центра села, где была мечеть, рядом местный кинотеатр (культурный центр), а точнее, то, что от него осталось после бомбежек — развалины.
И, конечно же, мы с другом ходили по этим развалинам. Да кто в те времена не ходил по развалинам, своего рода детская площадка. И, обсуждая калибры валяющихся гильз, мы заметили, как в Медресе при мечети заходят девушки, чуть старше нас, в хиджабах, с учебниками, всё как положено. И через некоторое время у друга возникает «гениальная» идея. Он берет камушек с земли и бросает в сторону Медресе. Я тоже подключаюсь. Цель этого, конечно же, была помешать учащимся, похулиганить. Никак не осквернить Медресе (в том возрасте и понятий как таковых не было). Камушки долетали только до крыльца. В общем, мешали мы как могли.
Преподаватель, молодой человек лет 30, ни раз выходил из класса в надежде нас остановить, но мы быстро прятались. И, на четвертый раз, преподаватель целенаправленно вышел, чтобы нас поймать. Друг мой оказался хитрее и шустрее, и он убежал. А вот мне, к сожалению (потом это окажется к счастью), не повезло. Преподаватель меня схватил за руку. Я посмотрел на него — мужчина с аккуратной небольшой бородой, в соответствующей одежде, тюбетейке (пес) — и сразу понял, что наказывать он меня не будет. Такое чувство было, будто он хочет мне помочь, желает добра. И он спрашивает меня, причем с очень спокойным голосом, после всей шумихи, что мы навели:
— хьо кхузара вуй? (ты здешний?)
— ву, со Махкат1ера ву ц1ера (да, я родом с Махкетов)
— ц1е х1у ю хьа? (как зовут тебя?)
— Зелим
— Хьена ву хьо, Зелим? (чей ты, Зелим?)
— Iабдул-Вах1аба к1ант ву со (я сын Абдул-Вахаба).
— Iабдул-Вах1аба к1анта дийр дац и тайпа х1ума (сын Абдул-Вахаба не сделал бы такое) — сказал достаточно серьезно преподаватель, хотя он понимал, что я не вру.
После этих слов, я будто проснулся. Я готов был провалиться сквозь землю, сделать всё, лишь бы вернуть всё обратно, чтобы и он и я забыли об этом случае. Мне стало безумно стыдно. Лучше бы он меня отругал, дал подзатыльника. Эти мысли пролетели в течение 5 секунд. Да и вообще, весь этот диалог длился минуту.
Он отпустил мою руку, и пошел в сторону Медресе. Не сказав ничего типа — не делай так больше, в следующий раз поймаю, подзатыльник дам, и т.п. Просто молча ушел. А я стою, вижу, как из Медресе выглядывают ученицы, и, оказывается, наблюдали с далека всю картину, мне вдвойне стало стыдно.
Вся эта воспитательная процедура длилась от силы 3 минуты. Я, конечно, знал, что где бы я ни был, я не должен позорить своих родителей, свой род, тейп. Но только в теории. Зато этот 3-минутный урок, практику я запомнил на всю жизнь. Он мог меня поругать, но это касалось бы меня и только меня, и соответственно, будучи ребенком, я мог тоже самое снова сделать через день два. А просто потому, что мне удалось его задеть, помешать ему, вывести из себя, с расчетом на то, что на этот то раз он меня не поймает. Типичное детское поведение. Так могло бы быть. Но в данном случае, преподаватель дал мне понять – «ты позоришь своих родителей. Весь твой род славился благородными поступками, а ты вот так вот портишь отношение к вашему роду». Я почувствовал всю ответственность перед своей семьей.
Некоторые читатели могут сказать — что ты тут из мухи слона делаешь, ответственность он почувствовал в 8 лет, обычная бытовая ситуация, ничего глобального. Но прошло более 15 лет, а эти 3 минуты детства я все еще помню четко.
Чтобы уж конец рассказа сделать счастливым, расскажу чем кончилось. Кончилось это тем, что после того как преподаватель зашел в свой класс, ко мне вернулся тот друг, спрашивал бил ли он меня, ругал ли, но на это я его попросил больше не заниматься этим, не позорить нас и наших родителей. Не знаю, принял он это или нет, он ушел домой. А я не хотел домой, я пошел в тот самый Медресе, тихо зашел и на задней парте присел. Преподаватель писал на доске арабские слова, посмотрел на меня, и так, одобрительно слегка кивнув головой, продолжил писать.
