Методы колониальной политики царизма на Северном Кавказе в конце ХVIII, в начале XIX веков
«Они ничего не забыли и ничему не научились» – это изречение о французских Бурбонах поневоле приходит на память, когда сравниваешь действия в Чечне царских колонизаторов в первой половине XIX века.
После заключения Кучук-Кайнарджийского мира начинается новый этап в колониальной политике России на Северном Кавказе, когда царизм шаг за шагом вытесняет Турцию и Иран из региона, закрепляя его за собой в русско-турецких и русско-иранских договорах по итогам войн. Одновременно активизируется военная и политическая деятельность царизма по покорению горцев. Россия, по словам Т. Д. Боцвадзе, «стала проводить более активную и более независимую политику по отношению к кавказским политическим образованиям. Если даже интересы местных политических образований не совпадали с интересами России, то это уже не имело для нее решающего значения…».
В 1783 году командующий Кавказской линией генерал-поручик П. С. Потемкин доносил: «Чеченцы – такой народ, который по зверским своим наклонностям никогда не бывает в покое и при всяком удобном случае возобновляет наглые противности, не взирая даже на своих аманатов. Унять их от сих поступков не остается иных средств, как только или истребить их совершенно, жертвуя немалую часть своих войск, либо отнять у них все плоские места, толико нужные им для скотоводства и хлебопашества».
«Русские встретили в лице чеченцев упорного, неукротимого врага, которого и физические силы, и чисто демократические обычаи, и весь образ жизни, словом, дышали войной и волей», – отмечал В. А. Потто.
Зимой и осенью 1783 года Чечня была подвергнута нашествию нескольких российских карательных экспедиций. Огнем и мечом царские войска прошлись по чеченским селениям Валерик, Гойты, Рошни-Чу, Гехи, Атаги. Сменивший в 1787 году П.С. Потемкина на посту главнокомандующего на Кавказе генерал-аншеф П. А. Текеллини «был человек суровый, даже жестокий, не задумывавшийся ни перед чем ради достижения своей цели… Он считал резню одним из вернейших средств к укрощению непокорных».
Новый российский император Павел I вынужден был скорректировать кавказскую политику России. В своем рескрипте на имя Гудовича от 5 января 1797 года он указывал на желательность составить из владений, приверженных России, «федеративное государство, зависящее от нас, яко верховного их государя и покровителя, который для них тем менее тягостен будет, поколику мы ни в образ их правления мешаться, ниже от них дани или иные повинности, кроме верности единой нам, требовать не намерены. В случае надобности соединенными силами они могли стать против покушающихся врагов, и мы колико можно меньше имели надобности вступаться за них вооруженною рукою».
Разумеется, в случае создания подобного федеративного политического образования на Кавказе оно должно было бы быть полностью зависимым от России, и именно она, в зависимости от обстоятельств, определяла бы степень этой зависимости. Но идея Павла I о создании федеративного кавказского государства была полностью утопичной, поскольку сама Россия не имела возможности для реализации этого проекта, а кавказские владетели и общества добровольно никогда не согласились бы на это. Видимо, понимали это и в Петербурге, и среди местной кавказской администрации России, так как для выполнения рескрипта царя от 5 января 1797 года не было предпринято никаких практических шагов. Более того, кавказская администрация царизма пыталась продолжать свою политику насильственного покорения края.
В 1798 году в ответ на волнения среди кабардинцев в Кабарду был направлен казачий полк, что вызвало антироссийские восстания в Большой Кабарде. 28 мая 1800 года последовал указ Павла I о невмешательстве российской администрации в дела северокавказских народов, «пока они не будут нападать на русские границы, считая, что горские народы находятся более в вассальной зависимости, чем в подданстве».
Официальный Петербург иногда проявлял значительно большую гибкость в кавказских делах, чем кавказская администрация, склонная решать все возникающие проблемы военным путем.
Даже царские историки в XIX веке отмечали, что «иные из российских начальников пользовались малейшим удобным случаем для набегов просто от скуки, с чисто военной целью, из желания покипятить кровь под гул выстрелов и гики чеченцев, что разносилось по лесам захватывающим дух эхом и составляло самую суть особого рода кавказской поэзии: многие делали это ради выслуги перед начальством, ради случая послать реляцию и показать свои полководческие способности…»
Присоединение Грузии к России в 1801 году оказало серьезное влияние и на северокавказскую политику царизма.
Осторожная политика императора Павла I, который в сложных международных условиях конца XVIII – начала XIX веков стремился проводить колониальную политику России на Кавказе преимущественно политическими средствами, закончилась с его смертью. Александр I, присоединив Грузию, сразу же активизировал и практическую деятельность России по укреплению российского господства на Северном Кавказе.
В начале 1807 года всей линии русских крепостей, в том числе Моздоку и Кизляру, угрожало по— чти десятитысячное чеченско-дагестанское ополчение. Против этих сил повстанцев был брошен десятитысячный отряд русских войск под командованием генерала Булгакова. В феврале–марте 1807 года произошла первая, наиболее крупная по масштабам в XIX веке, военная операция русских войск против восставших горцев. Даже российские источники того времени, авторы которых были весьма далеки от симпатий к горцам (рапорт Гудовича царю Александру I, дневник Бриммера, «Записки по управлению Грузией» А.П. Ермолова) вынуждены были отмечать, что эта операция царских войск закончилась безрезультатно.
С заключением Гюлистанского мира в 1813 году начинается новый этап в колониальной политике царизма в регионе – этап установления реального господства России путем использования военных методов самого жестокого характера. Суть кавказской политики царизма на этом этапе предельно ясно была сформулирована позже в рескрипте Николая I главнокомандующему на Кавказе И.В. Паскевичу: «После того, как выполнена эта задача, задача покорения Армянского нагорья, предстоит Вам другая задача, в моих глазах не менее важная, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшая – это покорение горских народов или истребление непокорных».
Дальнейшие события показали, что «покорение горских народов» для России оказалось задачей более трудновыполнимой и более дорогой по цене, чем разгром Турции и Ирана. «Есть большая разница между Потемкиным и князем Барятинским: покорение Кавказа нельзя ставить на одну доску со взятием Очакова…», – отмечали российские современники. Позже генерал-лейтенант князь Орбелиани в письме генералу Реаду от 27 апреля 1854 года напишет: «мы найдем в нем (Шамиле) врага опаснее и сильнее, нежели персидские и турецкие армии вместе».
Ермолов прибыл на Кавказ в качестве главнокомандующего в 1816 году. Большинство царских военачальников на Кавказе – Медем, Якоби, Фабрициан, Цицианов, Булгаков, Коцарев, Вельяминов, Власов, Засс и другие подавляли любую непокорность со стороны горцев. Но Ермолов даже среди них – своих предшественников и преемников – отличался особой жестокостью. Он относился к горцам с глубочайшим презрением, называя их «дикарями», «разбойниками», «канальями» и т.д. Прибыв на Кавказ, он приходит к выводу, что только силой оружия можно покорить горцев, отказавшись полностью от политики «ласканий», как совершенно непригодной и ненужной в новых условиях, когда Россия победила своих противников и в Европе, в и Азии. Кредо Ермолова, суть его методов четко выражены в его словах: «Хочу, чтобы имя мое стерегло страхом наши границы крепче цепей и укреплений, чтобы слово мое было для азиятцев законом, вернее неизбежной смерти. Снисхождение в глазах азиятцев – знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены».
В многовековой кровавой истории колониальных войн в странах Востока «Обращение к надтеречным чеченцам», составленное А.П. Ермоловым вряд ли найдет равных по своей жестокости.
С началом Отечественной войны 1812 г. царское правительство не проводило против горцев крупных военных операций. Ставилась задача удержать горцев от серьезных антироссийских выступлений и укрепить российские позиции политическими средствами. В 1814 году царь Александр I предписывал главнокомандующему на Кавказе Ртищеву «искать дружбу и мирное соседство с горцами».
Ермолов, прибыв на Кавказ, в своих донесениях в Петербург начал доказывать, что установление реального господства России на Северном Кавказе невозможно без применения против горцев самых крутых мер. Он предлагал безжалостно уничтожать непокорных, построить новые крепости в стратегически важных пунктах, чтобы запереть кавказцев в горных ущельях и уморить их голодом. Глубокое возмущение у Ермолова вызывало стремление горских владетелей иметь с Россией союзнические отношения, вместо изъявления покорности. В письме барону П.И. Меллер-Закомельскому от 15 декабря 1818 года он писал: «Здесь нет такого общества разбойников, которое не думало бы быть союзниками России. Я того и смотрю, что отправят депутации в Петербург с мирными трактатами».
Излагая свое видение новой политики России по отношению к горцам, Ермолов в рапорте Александру I указывал на «вред системы заискивания дружбы и доброго соседства у людей, для которых нет середины: или сосед слаб – нужно его грабить, или он силен – нужно его бояться». Ермолов доказывал царскому правительству, что «чеченцы совсем не держава», а просто «шайка разбойников», и «рядом представлений, разъясняя сущность дела, настойчиво добивался разрешения действовать наступательно».
Убедить официальный Петербург в необходимости применения жестких военных методов в завоевании Северного Кавказа (и в особенности Чечни) оказалось совсем нетрудно. Благо, необходимыми военными силами Россия теперь располагала. В 1818 году царь Александр I утвердил все предложения Ермолова по покорению Кавказа и в особом указе повелел ему: «так и всем могущим впредь заступать его место, утвердиться на реке Сунже, поселять казаков и вообще покорять горские народы постепенно, но настоятельно, занимать лишь то, что удержать за собой можно, не распространяться иначе, как став твердою ногою и обеспечив занятое пространство от покушений неприязненных».
Русский писатель А. Зиссерман полагал, что именно с 1818 года следует считать начало наступательного периода действий России на Северном Кавказе, так как «до тех пор мы больше действовали оборонительно, а если иногда и проникали в земли горцев, то временно, для устрашения, наказания и т.п.». «Ермолов …первый вступил на настоящий путь отношений к кавказским народам – путь военный, путь открытой борьбы, исход которой не мог для России подлежать сомнению, – отмечал историк В. Потто. – Он сознательно поставил себе задачу завоевания кавказских гор».
«Усмирение» Северного Кавказа Ермолов решил начать с чеченских земель. Чечня «лежала первою на пути распространения русского владычества не только потому, что она приходилась ближайшей к русским владениям, …но и потому, что она была житницей Дагестана. …И только покорив Чечню, можно было рассчитывать принудить к покорности и мирной жизни горные народы восточной полосы Кавказа. Но ничего не было труднее, как подчинить какой-либо власти не столько полудикий чеченский народ, как дикую природу Чечни, в которой население находило себе непреодолимую защиту. И первые попытки русских посягнуть на нее и проникнуть внутрь страны – экспедиции Пьери при графе Павле Потемкине и булгаковский штурм Ханкальского ущелья – разрешились кровопролитнейшими эпизодами, а после Булгакова больше уже не возобновлялись». Кроме того, по мнению царских военачальников, в начале XIX века «масса чеченского населения, раскинутая у подножия Черных гор за Сунжей, по Аргуну и многим другим притокам, убежденная в неприступности своих аулов, закрытых густыми лесами, топкими шавдонами, об изъявлении покорности вовсе не думала и колебалась только в выборе системы борьбы: обороняться ли при движении русских за Сунжу или самим нападать на них?».
С 1818 года и начинается утверждение огнем и мечом реального российского господства в Чечне. Начал это утверждение Ермолов, с не меньшим упорством продолжили его преемники. В первой четверти XIX века равнинные, особенно притеречные чеченские селения, находящиеся под постоянным прицелом российских войск, старались без особой нужды не обострять отношений с российской администрацией. Нападения на российские укрепления по Тереку осуществлялись чеченцами из предгорных и горных аулов. Ермолов, развивая уже давно до него сложившуюся в крае российскую политику «разделяй и властвуй», разделил чеченцев на так называемых «мирных» и «немирных» и решил попытаться остановить антироссийские выступления «немирных» чеченцев руками самих же чеченцев – жителей равнины. По словам самого же Ермолова, он знал, что до него «еще не было примера, чтобы кто-нибудь мог заставить чеченца драться со своими единоплеменниками…». Но этот царский генерал попытался положить конец этой чеченской традиции. Сразу же по прибытии на Кавказ в своем приказе генералу Дельпоццо от 28 октября 1816 года он потребовал объявить притеречным чеченцам, чтобы они не пропускали через свои владения «немирных» горцев, идущих совершать нападения на российские пределы. В случае неповиновения, угрожал он, «я накажу их оружием, изгоню в горы, где истребят их или неприятели, или моровая язва…». Но тогда, в 1816–1817 годах, до одобрения его программы покорения горцев официальным Петербургом, он не решился осуществить эти угрозы. В 1818 году же, получив полное одобрение своих действий со стороны царя Александра I, он предъявил ультиматум притеречным чеченцам, изложенный в соответствующем «Обращении…». В этом документе Ермолов потребовал от чеченцев, проживающих между Тереком и Сунжей, не пропускать через свои селения «немирных собратьев». Им предписывалось держать постоянные караулы и в случае появления «немирных» чеченцев открывать против них военные действия. «Малейшее неповиновение, набег или грабеж на линии – и ваши аулы будут разрушены, семейства распроданы в горы, аманаты повешены», – предупреждалось в документе. Ермолов предусмотрел даже, что сопротивление жителей надтеречных селений может быть показное, для видимости. В таком случае «деревня истребляется огнем; жен и детей вырезают». «Лучше от Терека до Сунжи оставлю пустынные степи, – заявлял Ермолов, – нежели в тылу укреплений наших потерплю разбои».
Даже среди многих свидетельств многовековой кровавой истории колониальных войн в странах Востока этот документ – «Обращение к надтеречным чеченцам» – вряд ли найдет равных по своей жестокости». А то, что угрозы Ермолова не были только пустыми словами, показало уничтожение села Дады-Юрт в сентябре 1819 года. Одновременно А.П. Ермолов предписал всем казачьим частям по Тереку, «соблюдая, с одной стороны, строгую бдительность, вместе с тем не упускать ни одного случая для нанесения чеченцам возможного вреда, беспокоя и наказывая их внезапными набегами на их аулы и прочее. Живущих же вблизи и всех так называемых мирных иметь под строжайшим надзором и вообще держать в ежовых рукавицах».
Важным шагом на пути покорения Чечни Ермолов считал перенос военной линии с Терека на Сунжу, строительство крепостей, которые заперли бы вайнахов в горных ущельях. В 1817 году в верхнем течении реки Сунжи было построено военное укрепление Назрановское, а в 1818-м – в нижнем течении Сунжи – крепость Грозная. В результате плодородная долина Сунжи – житница чеченцев – оказалась под контролем царской военной администрации.
Следуя своей тактике покорения Чечни, Ермолов в 1819 году построил крепость Внезапную, которая отрезала Горную Чечню от кумыкской плоскости. В следующем году близ резиденции шамхала Тарковского у Каспийского моря была основана крепость Бурная. Она завершила выдвижение левого крыла Кавказской линии с Терека к самому подножию гор. Подобные же события происходили на Северо-Западном Кавказе. Построенные здесь в 1821–1822 гг. новые укрепления заперли выходы на равнину из ущелий Терека, Чегема и Баксана. «Все сие, – писал Ермолов о строительстве северокавказских крепостей, – сделано малыми весьма средствами с помощью вновь покоренных народов за ничтожную цену, не требуя ни гроша от казны денег». Строительство крепостей сопровождалось уничтожением горных аулов и насильственным переселением их жителей, принудительными работами. По признанию Раевского, горцев вытесняли с насиженных мест, сгоняли на тяжелые работы по возведению укреплений, дорог, мостов, а из-за нескольких человек, выступивших против царских офицеров и чиновников, «мстили целым племенам».
Начавшееся с 1818 году открытое наступление царизма на права, землю и свободу горцев вызвало антиколониальные восстания в Чечне и Дагестане. Во время подавления восстания в Чечне в 1819–1820 годах по приказу Ермолова с ужасающей жестокостью были уничтожены вместе с жителями чеченские селения Дади-Юрт, Исти-Су, Аллерой, Ноим-Берды, Кош-Гельды и Топли. В феврале 1822 года за «непокорность» были сожжены крупнейшие чеченские селения Шали и Атаги.
Истощение горцев от голода, разрушение их традиционной экономики занимали важнейшее место среди методов завоевания Кавказа, выдвинутых Ермоловым и его преемниками. «Я не отступаю от предпринятой мною системы стеснять злодеев способами всеми, – заявлял Ермолов. – Главнейший есть голод, и потому добиваюсь я иметь доступ к долинам, где могут они обрабатывать землю и спасать стада свои. Досель дерусь для того, чтобы иметь пути сии, потом будут являться войска, когда того совсем не ожидают, когда занят каждый работой и собраться многим трудно. Для драки не будет довольно у них сил, следовательно, и случаи к драке будут редки, а голоду все подвержены, и он поведет к повиновению».
Система завоевания Северного Кавказа, основанная Ермоловым, использовалась в дальнейшем практически всеми его преемниками и подчиненными. Но каждый из них вносил в нее те или иные изменения. В 1833 году генерал-лейтенант Вельяминов в рапорте командиру Отдельного Кавказского корпуса генерал-лейтенанту барону Розену предложил свои идеи по окончательному покорению горцев:
1) «главное и надежнейшее средство к прочному овладению горами и к покорению обитающих в оных народов состоит в занятии укреплениями важнейших в топографическом отношении мест;
2) средство ускорить покорение горцев состоит в отнятии у них плоскостей и заселении оных казачьими станицами;
3) истребление полей их в продолжение пяти лет сряду даст возможность обезоружить их и тем облегчить все дальнейшие действия. Голод есть одно из сильнейших к тому средств;
4) полезнее всего, по моему мнению, начать с истребления полей. Овладев плоскостями, поселить на оных казачьи станицы. Наконец, по поселении станиц устроить в приличных местах укрепления».
Царские военачальники на Кавказе в XIX веке считали, что «вынудить горцев к покорности можно только силою оружия и доведением их до крайнего разорения, лишая всех средств существования, истребляя запасы и поля, и прекращая всякий подвоз извне». Чтобы лишить горцев подвоза продовольствия извне, с 1819 года по приказу Ермолова чеченцам были запрещены всякие торговые операции за пределами Горной Чечни, не контролируемой царскими войсками. Дагестанцам был закрыт проезд в Грузию и Азербайджан. Был также запрещен ввоз продовольствия в Дагестан и Чечню. Более того, Ермолов запретил торговлю даже внутри Дагестана между кумыками, с одной стороны и андийцами и аварцами, с другой. С точки зрения царизма, такая тактика в целом оказалась весьма продуктивной. Современник писал об этом позже так: «Если с 1858 года сопротивление стало ослабевать, а в 1859-м – горским населением почти овладела паника, и оно сдавалось массами, то потому именно, что голодом, всяческим истощением и безнадежностью положения было доведено до невозможности защищаться… Обрезывая же параллельным движением край в длину, мы лишали горцев возможности сеять в тылу проводимых просек хлеб, содержать скот, вообще жить».
Политика крайне жестоких мер, с помощью которых Ермолов пытался покорить горцев, не достигла своей цели. Напротив, она вызвала массовое, повсеместное недовольство на Северном Кавказе и, особенно, в Чечне, которое выливалось в локальные антиколониальные восстания горцев в 1820-е годы, а в 30–50-е годы XIX века выросло в грандиозное национально-освободительное движение северокавказцев под руководством Шамиля. Даже сам Ермолов с удивлением вынужден был констатировать, что чеченцы «не постигают самого удобопонятного права – права сильного. Они противятся».
Превалирование военных, насильственных методов в проведении колониальной экспансии на Северном Кавказе в целом началось с последней трети ХVIII века. Значение этих методов усиливалось по мере роста военного могущества России, ослабления ее противников в Европе и в Азии. В период «проконсульства» А.П. Ермолова на Кавказе эти методы сложились в единую четкую систему, когда для покорения горцев считалось возможным и оправданным применение любых принудительных мер.
Преемники Ермолова на Кавказе – Паскевич, Розен, Воронцов, Барятинский – в целом продолжили политику военного покорения края, так как таков был курс, принятый царским правительством после поражения наполеоновской Франции и разгрома Турции и Ирана в начале XIX века.
Практически полностью использовал тактику Ермолова и граф Воронцов. Предпринимая крупные военные экспедиции вглубь гор, он одновременно активно занимался военно-колонизационной деятельностью. При нем было завершено создание Сунженской линии. С 1845 года началось выселение вайнахских аулов Гаджирен-Юрт, Таузен-Юрт, Магомет-Хитя, Ах-Борзе, Ахка-Юрт, Ангушт, Ильдар-Гала, Алхасте и на их месте были основаны станицы Ассиновская, Воронцов-Дашков, Нестеровская, Сунженская, Tеpская, Карабулакская, Фельдмаршальская.
Отсталая, полуфеодальная Россия рассматривала Северный Кавказ до середины XIX века прежде всего как регион, имеющий чрезвычайно важное стратегическое значение в ее планах территориального расширения и создания огромной колониальной империи. Вопросы экономического освоения края находились на втором месте. Установление реального господства России на Северном Кавказе, в целом, и в Чечне, в первую очередь, произошло в результате преимущественного использования ею своего военного потенциала и кровавого подавления антиколониальных выступлений.
Индарби БЫЗОВ
