Ночью с 26 на 27 февраля погнали на железнодорожную станцию. Из многих окон и подворотен за идущей процессией наблюдали не бандиты, реакция была разной, но в основном все одобряли мудрое решение партии.
Поздней ночью, в кошмарной темноте, в спешке погрузили всех жителей Дуц-Хоте в три скотских вагона.
Все делалось бегом, под пинки и приклады солдат, под невыносимый мат и унижения. Вдруг с шумом закрылись двери, щелкнули снаружи засовы.
— Дакани, Кутани — вы где? — кричала в темноте Дихант.
— Здесь, — тихо ответили близняшки.
— А Гелани?
— Не знаем.
— Как не знаете? Где Гелани? Ге-ла-ни! — закричала Дихант, бросилась к дверям, билась о них кулаками,
головой, ревела, кричала.
Весь вагон ее успокаивал, звал солдат, просил открыть дверь. Снаружи не было никакой реакции. После полуночи три вагона подсоединили к составу и эшелон медленно тронулся.
— Ге-ла-ни! — кричала Дихант охрипшим голосом, билась о дверь, падала в обморок.
Все было напрасно, поезд набрал ход. Сын пропал.
А на следующий день заметался то в жару, то в ознобе младший сын — Дени. Был в беспамятстве. Горел.
В редкие минуты приходил в себя и жалобно просил:
— Мама, дай воды… Дай воды, мам… Ну почему ты жалеешь даже воду.
В вагоне воды не было. Поезд ехал без остановок. Весь вагон хором вопил, просили остановиться, но все было бесполезно.
Только к вечеру была остановка где-то в степях. Открыли двери. Мужчины побежали к колодцу.
Вливали протухшую воду в маленький ротик Дени. Ребенок слабо реагировал, вырывал все обратно.
Ночью он замолчал, застыл в руках Дихант. Несчастная мать со всей силой прижала его к груди, молила у Бога пощады, чувствовала, как младенец в руках отяжелел, застыл камнем, потерял тепло. Но мать все равно сжимала его в объятиях, боялась выпустить дитя, тихо плакала и убаюкивала.
— Спи, дорогой, спи. Все будет хорошо. Ты поправишься и мы вернемся домой. А дома нас папка будет ждать.
Он тебя так любит. Ведь он воюет на войне, чтобы мы жили счастливо, свободно… Спи, родименький.
А утром я тебе молочка принесу тепленького, будем играться мы, и Гелани придет к нам утром…
Ты любишь Гелани? Правильно, ведь он твой братик… Вы вырастете большими, и женитесь на красивых невестах, и будет пышная свадьба, а я буду сидеть на ней важная, счастливая… Какое это будет счастье, Дени!..
Когда я стану старой, ты будешь за мной ухаживать. Ты, как младший, будешь всегда со мной… Ой, когда это будет?
Когда вы вырастете?.. А пока спи, спи, родименький, спи, мое солнышко… Утром и Гелани придет…
На следующий день несколько мужчин с трудом разжали окаменевшие руки матери. Дихант упорно сопротивлялась, рыдала, ее лицо было неузнаваемо страшным, безжизненным, синюшным. Маленького Дени похоронили прямо у железнодорожного полотна, закопали в песке. Это был первый труп, но далеко не последний.
За три недели пути было много страданий, унижений, лишений. Некуда было пойти по нужде.
Нечего было есть, пить, нечем умыться, негде спать, или просто уединиться…
Три недели, двадцать один день в скотском вагоне. Многие этого не вынесли… Больше никого не хоронили.
Просто на остановках заходили солдаты и выкидывали трупы наружу, как мешки… Так это было…
Было с детьми, со стариками, с женщинами…
Вечером пять буханок зачерствелого хлеба делили ровно на шестьдесят семь частей.
Дихант свой кусочек поделила между сыном и дочерью.
Поезд медленно тронулся дальше, разбудив пустынную тишину визгливым гудком… Жизнь продолжалась…
И еще через пару дней Табарк обменяла родовой серебряный кинжал на четыре буханки черствого, покрытого плесенью хлеба… Поехали дальше по голой, промерзшей в ветрах пустыне Кызылкум…
Семью Арачаевых выгрузили в Кзыл-Ординской области, на станции Чиили. Поместили жить в глиняном сарае, где до этого находился скот казахов. Через несколько дней Кутани вместе с подружками нашла в степи коренья травы, похожей на черемшу. С голоду они ее съели, отравились, опухли, посинели и померли.
А летом Дихант с единственно оставшимся сыном — Дакани, ходила на рисовые чеки,
где после уборки урожая они собирали опавшие колосья. Это было запрещено. Однажды их обнаружили сторожа-казахи на конях, погнали они воров по полю, стегали плетями, не щадили женщину и ребенка. Спасаясь от побоев, Дихант и сын бросились в полноводный, широкий оросительный канал. Дакани переплыл, а мать утонула.
Нашли ее через два дня всплывшей у далеких шлюзов. Там же и похоронили. Остались в живых старая, больная Табарк и ее внук Дакани.
Зима 1944-1945 года была самой тяжелой, голодной, лютой. Табарк окончательно сдала, болезни и старость все больше и больше прижимали ее к холодным, сделанным из глины нарам. Среди спецпереселенцев гуляли тиф, цинга и холера.
В декабре целую неделю бушевала вьюга. Никто не мог выйти наружу. В сарае Арачаевых замерзла вода в ведре, нечего было есть Тогда Дакани вспомнил, что в саманных стенах их жилища, еще летом, он видел много пшеничных зерен. В потемках ползал он вдоль стены, ощупывал каждый сантиметр. С ножичком в кружку собирал драгоценные зерна.
Всего собрал шесть! Больше выбора не было, в соседней хибаре жили большой семьей их односельчане. Сквозь ураганный ветер побежал Дакани к ним и удивился: дверь и два маленьких окна были забиты досками. Он вернулся ни с чем. Когда шел обратно, ему показалось, что кто-то выл. «Видимо ветер», — подумал тогда Дакани.
В тот же день он побежал в казахское село, ворвался в первый дом наугад. Казахская семья как раз сидела в кружок, ела возле большой кастрюли. Ничего не говоря, Дакани схватил со скатерти огромный круглый хлеб и большой кусок мяса, выбежал наружу. Ни взрослый казах — отец семейства, никто другой даже с места не сдвинулись, слова не сказали.
На следующее утро ожившие после обильной еды Дакани и Табарк пошли посмотреть, что с соседями. На ходу решили переселиться в их более благоустроенный дом, если те ушли. Выломали дверь и ужаснулись:
на полу в исковерканных позах лежало четверо худущих, как скелеты, детей; старшая девочка еще дышала. К вечеру и она умерла. Их молодые родители бросили от безысходности и голода детей, забили двери и окна досками и под шум вьюги бежали… Эта молодая супружеская парочка народила позже еще пятерых детей, жили после в счастье в Грозном, никого не стыдились, угрызениями совести не страдали, по крайней мере с виду…
Это тоже было…
…А когда вьюга улеглась, пришла милиция и забрала пятнадцатилетнего Арачаева Дакани. Он так и не вернулся.
Осталась Табарк одна.
