Ислам в Чечне в конце XVIII – первой половине XIX вв. Раздел 2

§2. История мюридизма в Чечне

Причины политизации и радикализации ислама в форме суфизма — тарикатизма на  современном Северном Кавказе, особенно в Чечне, нельзя понять до конца без экскурса в прошлое, когда из  «мирных искателей истины» — суфийские братства (последователи тариката накшбандийа)  — превратились в грозное идейное оружие в борьбе с царскими колонизаторами.

«В двадцатых годах,- писал царский генерал Р.А.Фадеев, — между горскими обществами не существовало никакой политической связи,

даже редко обнаруживалось сочувствие…  мусульманского фанатизма у горцев еще не существовало, как не существовало и самой религии, кроме названия…»[1]

Книга Р.А. Фадеева «Кавказская война», при всей тенденциозности автора – теоретика и активного участника колонизации Северного Кавказа, содержит немало фактов и наблюдений, рисующих истинную картину событий того времени. Разобщенность горских  обществ делала их легкой добычей завоевателей: «… при нашем наступлении каждое общество защищалось и покорялось отдельно», «сила регулярного оружия против  людей, не видавших ничего подобного, на первых порах была неотразима. В двадцатых годах (XIX века – С.-Х. Н.) горцы решительно не выдерживали артиллерийского огня; несмотря на свою храбрость и ловкость, они были бессильны перед сомкнутой массой как перед подвижною крепостью. Самые отважные разбойники не скоро и не легко превращаются в воинов».[2]

Однако горские народы проявили неожиданную для царских генералов обучаемость и уже через десять-пятнадцать лет, познав имперскую карательную систему, сделали свой исторический выбор в пользу ислама. «До этого времени мусульманство было распространено на Кавказе, целые столетия, не оказывая никакого влияния (курсив — С.-Х.Нунуев) ни на  общественную жизнь, ни на личное состояние горцев»[3] Колониальная политика  царизма стала мощным катализатором в процессе распространения и укоренения мюридизма в наиболее радикальной форме, ставшей  идейной и организационной основой антиколониального движения горских народов. Как генерал-колонизатор Р.А.Фадеев объяснял столь быстрое и повсеместное увлечение горцев мюридизмом очень просто: «Горцы потому и поддались исламизму, что он оправдывал их свирепый характер, придавая ему законное освящение».[4]

Однако как исследователь-кавказовед, Р.А.Фадеев справедливо признавал: «Мюридизм мог родиться на Кавказе…. от естественной потребности духа, возбужденной, но не удовлетворенной Кораном; а развился он в таких размерах потому, что служил выражением главной страсти  и главной черты исламизма, ненависти к неверным, в стране, занятой неверными» (курсив наш – С.Х.Нунуев)[5].

Следует отметить, что ислам не призывает к тотальной ненависти и войне с «неверными» —  иноверцами как таковыми, но считает правомерной войну с неверными, притесняющими мусульман, тем более, завоевателями. Поэтому в доколониальный период никакой исламский призыв на войну с русскими как иноверцами, не мог найти отклика в вайнахской среде. Многовековой опыт межнационального общения вайнахов и русских (хозяйственно- торговых, соседских и родственных отношений) был в основе своей позитивным, взаимоплодотворным.

Как известно, задолго до активной государственной экспансии

царской России на Северный Кавказ, начавшейся после взятия Иваном

IV (Грозным) Казани и Астрахани в 1556 году, осуществлялась естественная миграция русских людей (беглых крепостных, безземельных крестьян, староверов, преследуемых властями бунтарей и др.) на земли вайнахских обществ. По мнению историков эта миграция стала заметной примерно с X века, после похода Святослава на хазар и основания на Кубани Тмутараканского княжества, сыгравшего определенную роль в распространении христианства  среди горских народов. «Свободные общества» вайнахов доброжелательно принимали селившихся среди них русских. Лев Толстой, хорошо знавший историю гребенского казачества, в своей повести «Казаки» писал: «Очень, очень давно предки их …бежали  из России и поселились за Тереком между чеченцами… Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев… Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченцами».[6]

Такой опыт межнационального и межконфессионального общения между вайнахами и русскими не давал оснований для столь решительного принятия горцами радикального ислама, проповедовавшего ненависть к «неверным» в лице русского народа и его религии. Однако с началом колонизации северокавказских народов и в особенности с приходом на Северный Кавказ генерала Ермолова, ситуация кардинально изменилась: горцы увидели перед собой других русских — жестоких царских колонизаторов, сеявших смерть и ненависть, изгонявших их из своих домов, сжигавших целые аулы, осквернявших святые для них места. Объединяясь в борьбе с этими «неверными», горцы «разом увлеклись мюридическими проповедями»[7].

Если абстрагироваться от традиционных для царского генерала проявлений великодержавно — шовинистического сознания, априори воспринимавшего горские народы как «необузданно дикие», «фанатичные», «не знавшие общественно организованных форм жизни», то можно утверждать, что Фадеев Р.А., как ни один из своих современников, писавших о горских народах, глубоко осмыслил  процесс их исламизации. «Мюридизм, — писал он,- раздел жизнь (горцев – С.-Х. Н.)  донага и взамен всего, чего он лишил человека, наполнил его душу сумасбродствами мусульманского мистицизма. Этим средством он образовал невиданное до сих пор политическое общество в несколько сот тысяч людей, передавших в руки власти и волю, и совесть. Если не буквально, то, по крайней мере, в главных чертах, мюридизм осуществил этот идеал и сейчас же обратил созданное им братство в военную машину против нас».[8]

Доведенные до отчаяния зверствами ермоловшины, горцы окунулись в мюридизм как в омут, доверив шейхам свои мысли и жизни. «Население гор переродилось. Повелевая всем и всеми беспрекословно, мюридизм заменил скудость своих средств энергией и в диких горах, целые тысячелетия отвергавших всякое гражданское устройство, создал  общественную казну, провиантские магазины, пороховые заводы, артиллерию, крепости. Вместо отдельных обществ без связи и порядка нас  встретила в горах сплошная масса, отражавшая каждый удар общими усилиями».[9]

Безусловно, ислам (мюридизм) объединял и мобилизовывал горские народы в борьбе с колонизаторами, но в данный исторический момент ими двигал не религиозный (исламский) фанатизм, а свободолюбие, желание избавить свой народ от завоевателей. Ислам был необходимым, но вторичным фактором в этой борьбе, скорее символом, чем сущностью и целью. Для горцев Северного Кавказа и, прежде всего, чеченцев, дагестанцев, это была отечественная война: «мирные и немирные общества были почти в одинаковой степени заражены учением исправительного тариката»; «первое появление мюридов почти всегда служило сигналом к восстанию покорных племен. Мирная деревня, только что пройденная русскою колонною, через час иногда обращались в неприятельскую позицию. Где бы ни стоял русский  отряд, тыл  его  не был обеспечен… Увлекаемые фанатизмом, горцы не думали о завтрашнем дне и без вздоха покидали отцовский дом и маленьких

детей, чтобы пойти резаться с русскими… в продолжение пятнадцати лет кавказская  земля буквально горела под русскими ногами».[10]

Все это красноречиво свидетельствует о том, что царские колонизаторы столкнулись на Северном Кавказе не с кучкой дикарей – «свирепых» и одурманенных до фанатизма протурецкими исламистами, а с цивилизованными народами, способными организовываться, объединиться и достойно противостоять захватчиками. «В Кавказских горах вооруженные силы – все жители от двенадцати лет и до последней дряхлости».[11]

Мюридизм является по существу разновидностью суфизма. Религиозная философия суфиев основывалась на том, что истина не познается разумом, а постигается исключительно мистическим созерцанием бога. Суфии мюридистского толка исходили из трех степеней такого созерцания, которых должен достичь каждый мюрид под руководством своего учителя – наставника – устаза, шейха: во-первых, созерцание воли божьей; во-вторых, созерцание качества его; в-третьих, созерцание лица божьего.[12]

Жизнь мюрида была обставлена массой запретов, порой просто нелепых: не курить, не употреблять спиртное и …не есть чеснок, не препятствовать контролю семейных, интимных отношений со стороны специально назначенных шейхом соглядатаев.  Апофеозом абсолютного подчинения мюрида-вайнаха своему религиозному наставнику было насильственное  принятие как формы воспитательного воздействия – телесных наказаний за различные проступки. Это ломало стержневую основу вайнахского менталитета – полное неприятие насилия над личностью: у чеченцев и ингушей считалось позором физически наказывать даже детей; непослушных «воспитывали» старшие дети, с ранних лет приучая их к уважительному  отношению к старшим вообще.

Наиболее видными лидерами кавказского мюридизма были дагестанские  богословы, сменявшие друг друга и олицетворявшие собой все исторические, идейные  и политические особенности формирования, развития и заката этого религиозно – политического движения на Северном Кавказе. Основоположником кавказского мюридизма считается кюринский кадий (шариатский судья) из дагестанского аула Яраг мулла Магомет (Мухаммад Ярагинский), который разработал не только идеологию мюридизма, но и систему его политической реализации вплоть до создания имамата – самостоятельного исламского государства на Северном Кавказе.

Познание мюридизма и вхождение в одно из мюридских братств было возможно в соответствии  с суфийской доктриной, только через посредство наставника (мюршида, шейха, устаза), который поучал и контролировал все сферы жизни своего ученика – мюрида и был его душеприказщиком, непререкаемым авторитетом и властелином. Ни один последователь суфизма не мог оставаться без наставника: «Кто не имеет шейха, — говорил известный в Дагестане и Чечне исламский теолог Джамаледдин Казикумухский, — для того шейхом является сам дъявол»[13].

Мухаммад Ярагинский принял «знание» от своего мюршида шейха Хас-Мухаммада Ширванского, который, в свою очередь, от шейха Исмаила Кюрдамирского – одного из первых  суфиев накшбандийского

толка, принесших это учение на Кавказ. Считалось, что вся эта цепочка в строго индивидуальной системе наставничества и вовлечения мусульман в  суфийские братства, восходит к пророку Мухаммаду и находится под его благословением.

В основе идейно-политических взглядов Мухаммада Ярагинского, провозглашенного на   совещании в селении Ярага (1823 г.) шейхом, лежали следующие постулаты: во-первых, мусульманин не может  быть под властью неверного; мусульманин не может быть ничьим рабом; мусульманин не должен никому платить ясак (подати, налоги), даже своему единоверцу; во-вторых, все мусульмане  равны перед Аллахом; каждый мусульманин рожден, по воле Аллаха, свободным человеком; и в-третьих,  главным делом для каждого мусульманина, особенно попавшего или опасавшегося попасть под власть неверных, является «газават»…, а потом  исполнение шариата. Для мусульман исполнение шариата без газавата – не есть спасение…Будучи же под властью неверных и чьей бы то ни было, все намазы, посты, странствия в Мекку, жертва бедным, чтение Корана – ничего не значат, а узы брака, связывающие мусульман, делаются незаконными»[14].

«Кто хочет быть истинным мусульманином, — говорил в одной из своих проповедей мулла Магомет из Яраги, — тот да последует моему учению, гнушаясь роскоши, проводя дни и ночи в молитве, избегая шумных забав грешников, их плясок  и грешных песен, возвышаясь душой и мыслями к всевышнему и предаваясь всеми силами безотчетной любви  к нему».[15] На начальном этапе познания учения от мусульманина требовалось полное устранение от всех радостей жизни и сосредоточение мыслями и чувствами только на боге. В своем родном ауле Яраг мулла Магомет открыл школу, где готовил и собирал

единомышленников и последователей. Именно здесь в 1828 году состоялся  тайный совет самых авторитетных среди  горцев религиозных деятелей, принявших решение об объявлении газавата – войны с «неверными», захватившими их родину – земли мусульман, присваивающими их дома, имущество, пренебрегающими их национальными обычаями и традициями, оскверняющими  мусульманские святыни, жестоко притесняющими горские народы. Другими словами, газават объявлялся с соблюдением основополагающих исламских канонов.

Имя дагестанского муллы Магомета, по существу реформировавшего мирный мистический тарикатский суфизм в активно-политический, действенный и воинственный кавказский мюридизм, который превратил набожных мусульманских дервишей, оторванных от реальной жизни, в сплоченное духовно и организационно многотысячное исламское воинство, безусловно, подчиненное шейхам, имаму, приобрело особую популярность и авторитет. К  мулле Магомету в аул Яраг потянулись люди со всего мусульманского Кавказа. В открытой  им  школе постигали учение (мюридизм) все будущие лидеры мюридского движения: Кази – Мулла, Гамзат-бек и будущий имам Шамиль. «Мулла Магомет был душою мюридизма, но сам никогда не выступал на сцену, не принимал начальства, даже не проповедовал публично. Он только создал учение и приготовил людей. Все предводители мюридизма вышли из его школы».[16]

Подавляя свободный разум и волю человека, проповедуя уход в мистику и жесткий  аскетизм, мюридизм превращал своих последователей – мюридов в слепое оружие в руках шейхов-мюршидов, своего рода зомбированное воинство, готовое воевать и умирать по их команде. Востребованность именно такого воинства осознавалось

горскими лидерами, исходя из сложностей исторического момента: во-первых, колониальная система  царизма вела к геноциду  (физическому уничтожению) горских народов; во-вторых, назрела необходимость объединения разноязыких горских народов в единое целое, ибо многочисленные разрозненные восстания горцев только помогали карателям вершить свои человеконенавистнические планы; в-третьих, горским народам противостояли силы, многократно превышавшие их собственные, поэтому надежды горцев связывались не с вооружением и численностью войск, а самоотверженностью воинов, преданных своему отечеству и укрепленных духом, верой.

Таким образом, стремление  избавиться от колониальной зависимости и притеснений собственной алчной аристократии привело вайнахов под  власть мюридских шейхов и имама – не менее алчных и не менее жестоких, отнимавших у горцев абсолютно все – имущество, семью, а главное – личную свободу. Горцы вынуждены были терпеть все это только ради избавления от ермоловщины, но протест против мюридских нововведений нарастал и грозил взрывом возмущения в любой момент.

Призыв муллы Магомета к газавату имел эффект зажженного факеля, брошенного на сухую солому – пламя праведного гнева против колонизаторов и готовности к борьбе с ними быстро охватывало один аул за другим. Это не удивительно: семя радикального исламизма (кавказского мюридизма) было своевременно брошено на политическую почву, готовую его принять, хорошо «возделанную и удобренную» карательными экспедициями царских  генералов и казачьих атаманов по всему Северному Кавказу, но особенно по Дагестану и Чечне.

Первый взрыв мюридизма – очень энергичный, но столь же эмоциональный, а значит слабо подготовленный, возглавил ученик Кази-Магомета – известного исламского богослова, последователя муллы Магомета и участника совета в дагестанском  селении   Яраг – Кази-Мулла. Полное имя его – Шах-Гази-хан-Мухаммед. После упомянутого совета в Яраге Кази-Магомет назначил Кази-Муллу военным главой газавата и провозгласил Имамом. В январе – феврале 1830 года состоялось первое вооруженное выступление мюридов под руководством Кази-Муллы в Дагестане (вторжение в Аварию), закончившееся неудачей.  В последующие два года Кази-Мулла подготовил и осуществил под своим руководством крупномасштабное восстание последователей мюридизма по всему Дагестану. Однако и на этот раз Кази-Муллу и восставших мюридов ждала неудача: возвращаемые из Турции после заключения Андрианопольского мира (1829 год) царские войска, многократно превышавшие горцев по военной силе, потопили восстание в крови. Среди многочисленных жертв  карательных походов царизма – 1831 и 1832 годов был и сам Кази-Мулла. Колониальная администрация сочла «бунт покоренного мусульманского населения» не столь опасным, а после его подавления – проблему мюридизма вообще снятой с повестки дня, не стоящей дальнейшего внимания.

Царские власти явно недооценили силу религиозной идеологии, взятой на вооружение антиколониальными силами. Мюридизм «ушел   в подполье», обособившись в дальных высокогорных  селениях Чечни, Ингушетии и Дагестана, продолжая расширять свое влияние, особенно на народы восточного Кавказа. В течение шести лет царизм занимался укреплением своего военного присутствия на западном Кавказе, со стороны причерноморья, самонадеянно предполагая, что Лезгиния (Дагестан) и Чечня достаточно «наказаны»  и «замирены», а с мюридизмом покончено навсегда.

Однако военные действия 1837 — 1838 годов, предпринятые царскими войсками для поддержки и охраны пророссийской Аварии, где во время вторжения мюридов Кази-Муллы была уничтожена вся семья аварского хана, показали, что мюридизм значительно укрепился в идейно – политическом и военно-политическом отношении, причем настолько, что  вновь возникла необходимость в 1839 году перенести главные действия российских войск с западного Кавказа на восточный: «непокоренные племена восточного Кавказа были для нас чрезвычайно опасны… Восточная группа Кавказа лежит посреди мусульманской части наместничества, естественно сочувствовавшей единоверцам, — писал царский генерал. – В этих горах, наконец, только что было поднято знамя газавата, войны за веру; оттуда раздался призывный клич всем  мусульманам – стать грудью против владычества гяуров»[17].

Реалистично мыслившие представители российских имперских  верхов из числа дипломатов, генералов, дворян-офицеров, зачастую выступавших в роли исследователей «кавказских проблем», прекрасно понимали, что горские лидеры, с поразительной оперативностью сплотившие многоэтничный Северный Кавказ под  лозунгом «войны за веру», далеки от религиозного фанатизма. Более того, они своим призывом к газавату нарушали главные постулаты ислама – истинных суфиев: «… кавказский мюридизм …не был уже тем чистым нравственным учением, которое создано и освящено было первыми мусульманскими богословами. Истинный тарикат… требовал измождения тела вечным постом, молитвой, самосозерцанием и не допускал даже ношения оружия; для газавата нужны были, напротив, зоркие очи и крепки мышцы , чтобы владеть кинжалом и винтовкой… Вот почему истинных мюридов… было не много; их считали сотнями, тогда как становившихся под знамя мюридизма набирались десятки тысяч, но зато от этих последних и не требовалось уже ничего, кроме строгого исполнения шариата, обязательного для каждого мусульманина, а из тарикатов – лишь основное правило: слепое повиновение имаму. Таким образом, кавказский мюридизм являлся  просто политическим орудием…».[18]

В.Потто верно подметил: истинный суфизм (тарикатизм) – мистический, мирный реформировался в довольно короткий срок в воинственный кавказский мюридизм, став по существу политическим оружием в борьбе северокавказских горцев против российской экспансии, точнее идеологической оболочкой общенационального военно-политического движения народов Северного Кавказа против порабощения, за свою родину, за этническое самосохранение, за право жить на своей земле в соответствии со своими традициями, обычаями, религией, культурой.

Российское общество в целом не очень понимало и почти не интересовалось «кавказскими делами», но со стороны прогрессивных, демократических деятелей России освободительная борьба горцев Северного Кавказа пользовалась искренним сочувствием: «Борьба велась со стороны горцев, — писал Н.А.Добролюбов, — за независимость их страны, за неприкосновенность их быта».[19]

«Чеченцы бесспорно храбрейший народ в восточных горах, — писал  царский генерал Фадеев Р.А..- Походы в их землю всегда стоили нам кровавых жертв. Но это племя никогда не проникалось мюридизмом вполне. Из всех восточных горцев чеченцы больше всех сохраняли личную и общественную самостоятельность и заставили Шамиля, властвовавшего в Дагестане деспотически, сделать им тысячу уступок в образе правления, в народных повинностях, в обрядовой строгости веры. Газават (война против неверных) был для них только предлогом отстаивать свою племенную независимость…»[20]

Что касается «истинного суфизма»  (тарикатского), то он сыграл тогда (в первой трети XIX в.) и сыграет позже (в период сталинских репрессий) очень важную роль в истории вайнахов,  способствуя их этническому самосохранению. В первом случае «истинный суфизм» через религиозные братства приобщал горские массы к исламскому образу мыслей, исламскому (шариатскому) образу повседневной жизни, что значительно расширяло культурно-политический кругозор горцев, помогало им, преодолевая узкоэтнические интересы, осмысливать и правильно оценивать происходившие события с позиций общих интересов всех горских народов. Именно здесь, в общих молитвах и разговорах о жизненных проблемах, зрело национальное самосознание вайнахов, понимание необходимости совместного выступления против местных угнетателей и колонизаторов. Именно здесь осуществлялся процесс подготовки общественного сознания вайнахских обществ к восприятию новой для них идеологии мюридизма, главным постулатом которой был газават – война против «власти неверных» под знаменем ислама, объединенными силами всех горских народов под руководством имама, неподчинение которому грозило смертью вне зависимости от этнической или социальной принадлежности.

Идея «газавата» витала в воздухе и получила, наконец, оформление в мюридизме. Тарикатисты, создав необходимые  условия для  беспрепятственного познания ислама в широко разветвленной структуре религиозных школ и мюридских братств, способствовали быстрому распространению этой идеи среди горцев. Идеей газавата овладели сотни тысяч горцев за несколько месяцев, а перспектива ее материализации серьезно обеспокоила царскую администрацию. Дело в том, что до определенного момента колониальная администрация снисходительно воспринимала религиозные собрания местных дервишей – мирных, пребывавших в постоянных молитвах, мистических созерцаниях и грезах о «соединении с богом».

И только в марте 1824 года, когда тысячи горцев устремились в аул Яраг, чтобы услышать проповедника муллу Магомета о газавате против неверных-завоевателей, царизм обеспокоился растущей популярностью идеолога мюридизма. Начались  полицейские преследования шейха Мухаммеда Ярагинского (муллы Магомета из Ярага) и его соратников.

Воинственный кавказский мюридизм в значительной мере стал ответом на крайне жестокую систему колонизации горских народов, автором и главным исполнителем которой был генерал  Ермолов. Многие историки и политики сходятся в одном: назначение  его на должность главнокомандующего русскими войсками на Кавказе стало поворотным пунктом в сторону крайнего обострения обстановки в регионе, приведшей, в конечном счете, к многолетней и кровопролитной Кавказской войне.

Опыт генерала Е.Ф. Энгельгардта, назначенного в 1826 году командующим Левым флангом (туда входила Чечня), предпочитавшего в своей деятельности политические, а не военно-карательные методы общения с горцами, опроверг ермоловские стереотипы. Е.Ф.Энгельгардт происходил из семьи прибалтийских немецких аристократов, ему претили варварские экзекуции над покоренным населением, практиковавшиеся ермоловскими войсками и казачьими отрядами. Он считал, что гуманная и мудрая политика   российских властей в отношении горцев способна изменить к лучшему обстановку на Северном Кавказе. Это было крайне важно в канун новых неизбежных войн России с Ираном и Турцией.

В 1828  году, в условиях начавшейся очередной русско-турецкой войны, турецкие эмиссары именем своего султана Махмуда II активно призывали дагестанцев, чеченцев и других горцев подняться против русского владычества. В чеченском ауле Майртуп состоялся по этому поводу съезд чеченских старшин, который решил не выступать в поддержку турецкого султана: «…сие совещание не имело успеха… Чечня поныне осталась спокойною…».[21] Такая позиция горцев является убедительным подтверждением правоты генерала Энгельгардта, с приходом которого, как писали  в своем обращении к новому наместнику Кавказа И.В. Паскевичу чеченские старшины, они, наконец, «…. приобрели спокойствие и… не видим со стороны его лжи, обмана и нарушений условий».[22]

Таким образом, как свидетельствуют исторические факты, в соответствующих условиях мирный суфизм (тарикатизм) может  резко радикализироваться,  оказывать негативное влияние  на политические процессы.