Къонахалла и другие нравственные ценности чеченцев

Чеченская система этики состоит из трех основных уровней нравственных ценностей, каждый из которых определяется различными гранями человеческой личности.

Адамалла. Вбирает в себя общечеловеческие нормы, присущие чеченцу как человеку вообще. Она связана прежде всего с религиозно-этическими воззрениями чеченцев. Она свойственна всем людям, независимо от этнической принадлежности, вероисповедания, расы и социального статуса. По представлениям чеченцев, этот уровень отделяет человека от животного, противопоставляя категории «адамалла – человечность» и «акхаралла – дикость».
В эту систему ценностей входят основные коранические и библейские заповеди, которым должен следовать человек, если он хочет отличаться от животного.

Понятие Нохчалла, о котором неоднократно говорилось на нашем сайте, – система нравственных ценностей, присущая чеченцу как человеку определенной этнической принадлежности, то, что отличает его от представителей других этносов.

«Нохчалла» — это не нравственное превосходства чеченцев над другими людьми. Включая в себя все категории, присущие системе «адамалла», она ужесточает нравственные требования к человеку и его поведению в обществе. Наоборот, эта система накладывает на чеченца дополнительные моральные обязательства по отношению и друг к другу, и по отношению к представителям других этносов.

«Къонахалла» – это квинтэссенция нравственной культуры чеченцев, система нравственных ценностей мессианского характера, определяющая нравственный уровень человека – «благородного мужа», который берет на себя ответственность за судьбу своего народа, своей страны, жертвуя всем, не требуя никакой награды.
Чеченский кодекс «Къонахалла» сложился задолго до принятия чеченцами ислама. Корни его уходят вглубь веков. Несомненно, в аланскую эпоху он уже существовал. На его характер оказали заметное влияние драматические события времен нашествия на Кавказ монголов и Тимура, когда война стала для нахов-аланов обычным состоянием.
В окончательном виде кодекс «Къонахалла» сформировался в Позднем Средневековье, в период войны вольных общин с феодалами, в эпоху расцвета тейповой демократии, когда высшей ценностью общества была объявлена свобода, в том числе свобода личности.
В основе кодекса – культ «къонаха», «достойного мужа», главным смыслом жизни и деятельности которого является служение народу, Отчизне. Буквально понятие «къонах» переводится как «сын народа» и является неслучайным и исторически обусловленным. Согласно историческим и фольклорным преданиям, орден «Къонахий» был одним из наиболее влиятельных воинских объединений, который играл важную роль в политической жизни страны нахов. В этот союз входили только воины из древних и благородных фамилий, посвятившие свою жизнь служению народу и Отечеству. Поведение къонаха, образ его жизни, его отношения с людьми жестко регламентировались. Малейшее отклонение от норм кодекса лишало его этого высокого звания. Поэтому уже в то время понятие «къонах» стало синонимом чести, мужества, благородства.
Но и после того, как этот воинский союз прекратил существование, къонахами чеченцы по-прежнему называли людей, которые соединяли в себе высокие личные моральные качества с беззаветным служением своему народу и Отечеству.
При этом в поздней его версии сохранилась древняя основа, регламентировавшая поведение къонаха на войне, его отношение к врагу, оружию, смерти. Она в определенной мере перекликается с европейским рыцарским кодексом и «Бусидо» японских самураев.
Поздние наслоения в кодексе «Къонахалла» связаны с влиянием мировых религиозно-этических систем, главным образом суфизма. Кроме того, можно говорить об определенных параллелях культа «достойного человека – къонаха» с конфуцианством, древней этической системой, в которой стройно и ясно сформулирована идея совершенного человека.
Согласно учению, созданному в VI веке до н.э. китайским философом Конфуцием (Кун-цзы), носителем всех этических добродетелей является «цзюн-цзы» – благородный муж, для которого характерны два взаимовытекающих качества: принадлежность к аристократии и человеческое совершенство. Стать «цзюн-цзы» очень трудно, так как аристократическое происхождение человека еще не является гарантией его человеческого совершенства.
Цзюн-цзы – идеальная личность, благородный муж, стремящийся познать правильный (нравственный) путь, быть человеколюбивым и следовать ритуалу, быть искренним в словах и честным в деяниях, справедливым в отношениях к людям и строгим к себе. Он беспрекословно подчиняется небесной воле и всегда стремится к справедливости и исполнению долга. «Он прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует»

Благородный муж придерживается «незыблемой середины» во всем: и в поведении, и в одежде, и в отношениях к людям. Конфуций сказал: «Если в человеке естественность превосходит воспитанность, он подобен деревенщине. Если же воспитанность превосходит естественность, то он подобен ученому-книжнику. После того как воспитанность и естественность в человеке уравновесят друг друга, он становится благородным мужем».
Основной этический закон для цзюн-цзы – это «жэнь» – гуманность (человечность, человеколюбие), глубокая и многозначная нравственная категория, определяющая сущность человеческих взаимоотношений.
«Знатность и богатство – это то, к чему люди стремятся; если они нажиты нечестно, благородный муж от них отказывается. Бедность и униженность – это то, что людям ненавистно. Если они незаслуженны, благородный муж ими не гнушается. Как может благородный муж добиться имени, если он отвергнет человечность?».
«Жэнь» – это взаимность и равенство в человеческих отношениях. Взаимность, справедливость во взаимоотношениях людей определяется нравственным принципом, который был впервые сформулирован Конфуцием и назван в европейской этике «золотым правилом нравственности». Когда ученик спросил его, можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом, Конфуций ответил: «Это слово – взаимность. Не делай другим того, чего не желаешь себе».
В существующем мире люди не могут быть равными ни по природе, ни по социальному статусу. Но сделать людей равными во взаимоотношениях может гармония ритуала – «ли», а придать им человечность – сыновняя почтительность – «сяо».
Цзюн-цзы для Конфуция – возвышенный идеал, достичь которого дано немногим. Когда у него спросили, считает ли он себя благородным мужем, Конфуций ответил: «В учености я, может быть, не уступлю другим, но в том, чтоб лично стать на деле благородным мужем, я не достиг еще успеха».
Конфуцианская этика и кодекс «Къонахалла» имеют множество параллелей, особенно в трактовке личных качеств «благородного мужа – достойного человека». Къонах, так же как и цзюн-цзы Конфуция, честен и правдив, почтителен к старшим и родителям, обходителен с людьми, избегает клеветы и тех людей, от которых она исходит, судит только самого себя, стремится к справедливости в человеческих отношениях, милосерден, прежде всего к бедным и слабым, не боится смерти, но избегает безрассудства. Цзюн-цзы, так же как и къонах, «ко всему подходит в соответствии с долгом,… в словах скромен, в поступках правдив».

Но принципиальное отличие конфуцианской этики от кодекса «Къонахалла» в ее сословном характере. Она выстраивает шкалу нравственных ценностей в соответствии с моделью социально-иерархического устройства китайского общества того времени. Небо – высшая сила и нравственный идеал. Государство построено в соответствии с небесным установлением: роль и место человека в социальной структуре предопределено. Мудрость в управлении государством состоит в человечности и «исправлении имен», то есть отведении каждому подобающего места в социуме и ритуале. Строгое следование ритуалу есть основа социальной гармонии и мира в государстве.
Но ритуал без «жэнь» – человечности не имеет нравственного смысла. «Целеустремленный человек и человеколюбивый человек идут на смерть, если человеколюбию наносится ущерб, они жертвуют своей жизнью, но не отказываются от человеколюбия».
Благородным мужем, цзюн-цзы, может стать только аристократ по происхождению, простой человек никогда не сможет приблизиться к этому идеалу, если даже он достигнет определенного нравственного совершенства.
В отличие от конфуцианства, кодекс «Къонахалла» является демократической этической системой. Он не знает сословных ограничений, дискриминации по имущественному цензу или генеалогии. Быть къонахом, вести себя как къонах может и представитель другого этноса. Например, в чеченской героико-эпической песне «Илли об Ахмаде Автуринском» как настоящий къонах ведет себя станичный казак, предлагая великому воину и герою Ахмаду Автуринскому отказаться от бессмысленного поединка:
Къонахом может стать каждый, если достигнет определенного нравственного идеала и посвятит свою жизнь служению своему народу и Отечеству.
Кроме того, важным отличием чеченского къонаха от цзюн-цзы Конфуция является возведенное в абсолют понятие чести и личного достоинства у первого.
В этом отношении кодекс «Къонахалла» в определенной мере перекликается со средневековым европейским рыцарским кодексом.

Рыцарство зарождается в Европе в XI-XII веках как обособленная социальная группа со своей системой нравственных ценностей и поведенческими нормами.
Рыцарский кодекс в канонизированном виде появляется в позднем средневековье как реакция на растущую социальную и политическую роль мещанства. Нормы рыцарской этики предъявляют завышенные, очень жесткие требования к личности и поведению рыцаря, так же как и чеченский этический кодекс к къонаху. Это не только делает социальную группу закрытой, но и возвышает ее и в нравственном, и в военном отношении над другими сословиями.
Ритуал посвящения в рыцари распространяется в начале XII века. Посвящение в рыцари означает магическое повышение, избранность, вступление в привилегированное сословие и вместе с тем – возложение обязанностей, осознание своей этической миссии служения Богу и королю, аристократической фамилии, покровительства слабым.
Рыцарский идеал не был неизменным. Если в раннем средневековье это грубый воин с анархическими наклонностями, то чуть позднее он превращается в рыцаря-защитника, главными чертами которого становятся милосердие и христианская забота о слабых и обиженных. Следующей ступенью эволюции рыцарского идеала является кодекс благородных манер и идеология любви, возвышающая рыцаря не за воинские победы и героизм, а за его внутренние достоинства.
Рыцарь – прежде всего вооруженный всадник, обладающий недюжинной физической силой и прекрасно владеющий оружием. Он имеет хорошее происхождение, отличается внешней привлекательностью и внутренней гармонией. Рыцарь постоянно стремится к славе, поэтому отвага является его важнейшей чертой. Он горд, но не тщеславен. Для того, чтобы его не сочли трусом, он готов пожертвовать не только своей жизнью, но и жизнью своих соратников.

Славу рыцарю приносит не столько победа над врагом, сколько его поведение на войне. Рыцаря, как и къонаха, отличает уважение к врагу и желание победить его в равном, открытом бою. Для него неприемлемо использовать слабость противника или убить безоружного врага.
Рыцарь должен быть великодушным. Великодушие как бы подразумевает все лучшие рыцарские качества (власть, отвагу, честь, щедрость), а также просвещенность. Великодушие рыцаря на войне проявляется прежде всего по отношению к побежденному врагу. Для него важно не только сохранить последнему жизнь, но и пощадить его личное достоинство, оказать уважение как достойному противнику. В этом отношении нормы рыцарской этики полностью тождественны кодексу къонаха.
Рыцаря отличала щедрость, широта натуры и даже расточительность, так как он являлся представителем высшего сословия и был ориентирован на его ценности. Война и доходы, связанные с землевладением, а также плата за службу были основными источниками благосостояния рыцаря. Торговля и крестьянский труд считались занятиями, для него недостойными.
Кроме того, для рыцаря характерна «верность своим обязательствам по отношению к равным себе», благодарность за сделанное ему добро, верность товарищескому долгу, забота о сиротах и вдовах павших соратников, поддержка обедневших членов своего сословия.

В отношениях с людьми рыцарь должен быть открыт и правдив, он не скрывает своей ненависти или приязни к ним, не склонен к похвале или лести, но и никого не осуждает.
Рыцарь не подлежит физическому наказанию, предстает перед судом чести и несет главным образом моральную ответственность. Полное отрицание физического наказания для человека свойственно не только кодексу къонаха, но и чеченскому менталитету вообще. «Битый палкой волк становится псом» – гласит чеченская пословица.
Так же как и для къонаха, личная честь для рыцаря является высшей ценностью, поэтому он предпочитает смерть унижению.
В своих действиях, как и къонах, он исходит из соображений долга и чести. Но именно в трактовке этих понятий сущность принципиального отличия рыцарской этики от кодекса къонаха.
Долг рыцаря – это сословная норма, определяемая его взаимоотношениями с сюзереном, которая, по сути дела, является формой принуждения. Он обязан разделить любую участь сюзерена и, если потребуется, отречься от моральных обязательств перед другими людьми, не прислушиваться к здравому смыслу, не принимать во внимание собственных привязанностей. К тому же этот долг щедро оплачивался сюзереном, в противном случае рыцарь мог перейти на службу к другому.
Долг къонаха – это внутреннее осознание своей священной миссии служения народу и Отечеству, акт доброй воли. Для къонаха важно не только следование своему долгу, но и нравственное соответствие своей высокой миссии. Иначе она будет несостоятельной.
В самурайской этике долг вассала перед сюзереном определялся не только и не столько платой за службу. Между ними существовала связь духовного характера. Отношения «сюзерен – вассал», «господин – слуга» дополнялись и, можно сказать, освящались отношениями «учитель – ученик», «отец – сын». Здесь можно говорить об определенном влиянии конфуцианства, которое получило широкое распространение в средневековой Японии. При этом требования, предъявляемые к самураю, были гораздо жестче, чем к рыцарю, и цена за несоответствие им была только одна – жизнь.
Самураи в средневековой Японии – в широком смысле – все дворянское сословие. В этом значении понятие «самурай» тождественно слову «буси» – воин. В узком смысле самураи – военное сословие небогатых дворян, которое с XII века стало играть активную роль в политической жизни Японии. В основной своей массе самураи являлись вассалами владетельных князей (дайме), при этом многие из них были землевладельцами. Единственным занятием, достойным самурая, считалось военное дело, хотя в определенном случае он мог себе позволить заниматься и обработкой земли. Но ни при каких обстоятельствах самурай не должен был заниматься торговлей и ростовщичеством.
Самурай с детских лет готовился к своей суровой, полной жестоких битв, жизни. Он должен был быть физически крепок и вынослив, прекрасно владеть любыми видами оружия, знать тактику и стратегию боя. Кроме того, он обучался искусству верховой езды, светским манерам, письму, литературе и истории. Как писал известный буси: «Самурай должен знать грамоту. Если он не учится, он не сможет постичь причины вещей, как прошлых, так и настоящих. И каким бы опытным и мудрым он ни был, он обязательно когда-нибудь окажется в большом затруднении, если у него недостаточно знаний».

Жизнь самурая, его поведение, взаимоотношения с сюзереном определялись «Бусидо» – неписаным сводом правил. В течение столетий эти правила передавались из уст в уста, и только в XVII веке получили письменное оформление.
«Бусидо» имеет удивительное сходство с чеченским этическим кодексом «Къонахалла» в трактовке основных этических категорий и нравственных принципов.
В основе самурайской этики лежит понятие «порядочности или справедливости», по своему значению в определенной мере тождественное конфуцианскому «жэнь» – человечность, человеколюбие и чеченскому «адамалла» в том же смысле. Как писал известный японский буси, «порядочность есть способность без колебаний принимать рассудительное решение согласно определенным правилам поведения… умирать, когда пришло время смерти, наносить удар, когда настало верное время для удара». Без порядочности ни талант, ни образование не смогут сделать из человека самурая.
Мужество в «Бусидо», как и в чеченском кодексе, осмысливается прежде всего как выдержка, хладнокровие, самообладание в любой ситуации. «Ворваться в самую гущу сражения и быть убитым довольно легко… но подлинная смелость в том, чтобы жить, когда время жить, и умирать только тогда, когда настало время умирать» – писал князь Кито.
Истинный самурай должен быть всегда сдержанным – ничто не должно выводить его из душевного равновесия. Он хладнокровен и в гуще сражения, и на пиру. При любых обстоятельствах он сохраняет ясный и холодный ум.
Именно поэтому одним из важнейших качеств самурая, так же как и къонаха, является самообладание. Считалось, что самурай лишается мужества, когда позволяет лицу выдать свои эмоции. Какие бы чувства он ни испытывал, его лицо не должно было проявлять ни радости, ни печали.
Но при внешней сдержанности самурай должен быть внутренне сострадательным и милосердным. Его милосердие должно проявляться в первую очередь к слабым и беззащитным. По отношению к побежденному врагу самурай должен быть великодушным. По этому поводу самураи говорили: «Не быть охотником тому, кто убивает птицу, укрывшуюся у него на груди».
При всей своей мужественности и воинственности истинный самурай должен быть миролюбивым и благожелательным к людям: «Хотя многое может ранить твою душу, три вещи ты можешь прощать: ветер, приминающий твои цветы, облако, скрывающее твою луну, и человека, пытающегося найти повод для ссоры с тобой».
Внешним выражением благожелательности и сопереживания должна быть почтительность и вежливость. Но и она должна быть ограничена рамками благопристойности – приличие, выходящее за рамки допустимого, превращается в ложь.
Все это останется только маской, если самурай не будет искренен и правдив. Высокий социальный и нравственный статус самурая требовал от него огромной ответственности за данное им слово. Слово самурая имело такой вес, что не нуждалось в письменном подтверждении или клятве. Клятву он, так же как и къонах, считал для себя унизительной, так как необходимость в ней ставила под сомнение его способность оставаться верным своему слову.
Однажды известный самурай должен был поклясться, что он беззаветно предан какой-то идее. Но он сказал: «Слово самурая тверже металла. Поскольку я запечатлел это слово в себе, причем тут клятва?». После этого его торжественная клятва была отменена.

Къонаха и самурая также объединяет одинаковое отношение к смерти. Къонах готов умереть в любое время, если этого потребует долг или судьба. Каждый самурай, согласно «Бусидо», должен прежде всего думать о том, как встретить неизбежную смерть. И в сражении, и в мирной жизни он должен быть готов в любой момент, в случае необходимости, расстаться со своей жизнью, но не должен распоряжаться и своей, и чужой жизнью безрассудно. Для къонаха также свойственно осознание неизбежности смерти, и соответственно, преодоление страха перед ней, готовность принять ее достойно. В старинной чеченской песне отношение к смерти къонаха, оказавшегося перед ее лицом, передается с особым трагизмом:

«Ни спасенья, ни чуда не жду, ни подмоги:
В мире, кроме Аллаха, бессмертного нет.
Ты, отважное сердце, не бейся в тревоге,
Чтобы раз умереть, и рожден я на свет».

Единственное сокровище, за которое самурай, так же как и къонах, отдаст свою жизнь, не раздумывая – это честь. Хотя «Бусидо» осуждал вспыльчивость и неуравновешенность, болезненное восприятие любой неловкости как покушения на честь, каждый самурай знал, что «бесчестие подобно шраму на коре дерева, который со временем не стирается, но лишь становится крупнее».
Принципиальное отличие самурайской этики от чеченского этического кодекса – в ее сословном характере. Ведь в «Бусидо» выделялись три первостепенных качества: «верность сюзерену, правильное поведение и храбрость». Долг верности господину был основополагающим принципом кодекса самурая.
Кроме того, в случае бесчестья самурай должен был совершить ритуальное самоубийство – харакири и совершить его хладнокровно, мужественно, с соблюдением всех правил. Ритуальное самоубийство – одно из важных составляющих «Бусидо». Оно главным образом определяет его национальную специфику, придает ему трагический характер.
Чеченский менталитет и религия во все времена самым жестким образом осуждали самоубийство, поэтому человек, совершивший его, обрекал свое имя на бесчестье и позор. В отличие от самурая, къонах мог вернуть утраченную честь только через достойную смерть в справедливой войне или должен был навсегда покинуть родину и обречь себя на вечное странствие в чужой земле.
Несмотря на то, что «Бусидо» был этическим кодексом военной аристократической элиты, он оказал сильнейшее нравственное воздействие на историю Японии, на все сословия японского общества, и, в конце концов, стал общенациональным кодексом. В самые трагические времена японской истории кодекс самураев становился единственной нравственной опорой, на основе которой буквально из пепла возрождался великий дух японского народа.
Кодекс «Къонахалла», в отличие от «Бусидо», не является общенациональным, это – кодекс духовной элиты, которая сегодня еще только возрождается в недрах чеченского общества, но он пока еще остается абсолютной нравственной вершиной, достичь которой мечтает каждый чеченец.

Рыцарский кодекс в Европе в новое время трансформировался в этику благородного человека, «джентльмена». Этика «джентльмена», несомненно, имеет множество параллелей с кодексом къонаха, хотя она так же, как рыцарский кодекс, носила узко сословный характер и ее сущность определялась прежде всего аристократическим происхождением.
По Р. Стилу (начало XVIII века) джентльменом можно считать человека, который «способен хорошо служить обществу и охранять его интересы». При этом ему присущи такое достоинство и такое величие, какими только может обладать человек, а также ясный ум, свободный от предубеждений, и обширные познания. Джентльмен чувствителен, но свободен от неумеренных страстей, полон сочувствия и доброжелательности, правдив и настойчив в достижении цели.
Кроме того, он должен выделяться отвагой и щедростью. Его отличает немногословность и недоверие к эмоциональным оценкам, хладнокровие и самообладание в самых сложных ситуациях, щепетильность в вопросах чести и скромность, утонченные манеры и простота в общении.
В XX веке Бертран Рассел, рассуждая о наследии рыцарской этики в европейской нравственности, писал: «Вера в принцип личной чести, хотя ее последствия бывали нередко абсурдны, а временами – трагичны, имеет за собой серьезные заслуги и ее упадок отнюдь не является чистым приобретением… Если освободить понятие чести от аристократической спеси и склонности к насилию, то в нем останется нечто такое, что помогает человеку сохранять порядочность и распространять принцип взаимного доверия в общественных отношениях. Я не хотел бы, чтобы это наследие рыцарского века было совершенно утрачено».
Если рыцарскую этику унаследовала аристократия, то мещанство (мелкая буржуазия, средний класс) в Европе создало свою философию нравственности, в основе которой лежали ценности и принципы протестантизма.

Мелкобуржуазная этика культивировала личность, основными достоинствами которой были умеренность, аккуратность, бережливость, трудолюбие, устремленность в земные дела, трезвость ума и упорядоченность. Бережливость возводилась в абсолют, становилась по сути дела отречением от всех радостей жизни. Человек должен был добиваться положения в обществе благодаря не происхождению, а личным заслугам, которые определялись трудолюбием, целеустремленностью, методичностью. Мужество, благородство, щедрость, великодушие считались непозволительной роскошью людьми, для которых мерилом всего были деньги, а идеалом личности – посредственность, добившаяся высокого положения в обществе умеренностью и почтительным отношением к общественной иерархии. Ценность человеческой личности определялась величиной его капитала. При этом мелкобуржуазная этика отличалась крайним утилитаризмом в отношении религии и других духовных сфер. «Добродетель следует измерять полезностью. Быть в меру добродетельным выгодно. Честность способствует увеличению кредитоспособности. Быть образованным нужно лишь в такой мере, в какой это будет способствовать развитию предприятия. Красота предмета или явления определяется степенью его полезности». Мелкобуржуазная этика претерпела определенную ценностную эволюцию, связанную с влиянием других этических систем и изменением социально-экономических условий, но осталась неизменной ее сущность, отрицающая определяющую ценность высоких нравственных качеств и идеалов.
И в этом виде она в определенной степени свойственна современному чеченскому обществу, которое находится в состоянии глубокого нравственного кризиса. Подобное положение усугубляется еще и тем, что война застала чеченское общество на переходном этапе от традиционного уклада к гражданскому обществу. Этот переход сопровождался трансформацией общественных структур и институтов, ломкой привычного жизненного уклада, девальвацией традиционных нравственных ценностей, что привело не только к коренным изменениям в менталитете и общественном сознании, но и к определенной нравственной деградации общества.

Война, с одной стороны, ускорила процесс разложения традиционного общества, с другой – стала непреодолимым препятствием для становления гражданского общества. Чеченское общество оказалось полностью деструктурированным и маргинальным, когда ни традиционные, ни государственные, ни общественные институты не оказались способными повлиять на его состояние и организацию. Утратив интерес к традиционным ценностям, чеченцы в большинстве своем не обратились к ценностям открытого, гражданского общества. Обращение к религии у многих людей носило характер профанации. Вследствие этого нравственный кризис осложнился религиозным расколом.
Кровопролитные военные действия и гибель большого количества людей, прежде всего мирного населения и вследствие этого обесценивание человеческой жизни вообще, способствовали девальвации универсальных этических ценностей и углублению нравственного кризиса. Хотя, в общем, эти же процессы, но вызванные сильнейшим шоком вследствие смены государственной идеологии и социально-экономического уклада, были свойственны и всему российскому обществу. Но именно в Чечне по вполне объективным причинам они приняли крайние формы.
Чеченское общество сегодня ищет выход из нравственного тупика. Эти нравственные искания пока еще не очень осмысленны. Мы подобны слепому и глухому человеку, который пытается найти выход из сложнейшего лабиринта. Обращение к формальной стороне религии в ущерб ее внутренней сути не только не способствует нравственному возрождению, а, наоборот, может завести нас в очередной тупик, выбраться из которого нам будет практически невозможно, так как потеря этнической идентичности является смертью для любого этноса.
Обращение же к духовному и нравственному наследию наших предков будет способствовать успешному завершению этого поиска, будет способствовать духовному и нравственному возрождению чеченского народа. Частью этого великого наследия и является этический кодекс «Къонахалла».

Кодекс «Къонахалла» не охватывает всего многообразия чеченской этики, которая представляет собой сложную и многоступенчатую систему. Но он является ее вершиной, ее нравственной квинтэссенцией.
В основе кодекса – долг перед Отчизной, перед народом, принимаемый на себя къонахом добровольно. В этом отношении понимание долга – «декхар» къонахом полностью соответствует трактовке Иммануила Канта, который называет долгом необходимость действия из уважения к нравственному закону. Къонах следует своему долгу перед народом, Отчизной, исходя из внутреннего осознания этого долга. Он не ждет за это награды ни в этом мире, ни в потустороннем. Его поступки определяются не страхом перед воздаянием или небесной карой, а его доброй волей. Для къонаха следование долгу – высокая священная миссия, которая требует от него огромных нравственных усилий. Мессианство, по мнению Я. Чеснова, заложено в самой структуре личности, в центре которой находится къонах. Этими чертами и своей ролью в обществе къонах приближается к положению Спасителя.
Известный чеченский этнолог Саид-Магомед Хасиев в ценностной шкале чеченцев выделил три уровня категорий: 1 – «радующие глаз», «видимые», т.е. бросающиеся в глаза: адамалла – человечность, цIано – духовная чистота, юьхь – лицо, гIиллакх – этикет; 2 – «радующие сердце», т.е. менее демонстративные: кIинхетам – милосердие, нийсо – справедливость, иэхь (бехк, иэс) – стыд, оъздангалла – благородство; 3 – «невидимые», «корни»: ларам – почтительность, бакъо – правдивость, сий – честь, собар – выдержка, терпение. Именно «невидимые» ценности ученый считает базовыми для ценностной шкалы и присущими прежде всего къонаху.
При этом основополагающей категорией ценностной системы чеченской этики и кодекса «Къонахалла» является «адамалла – человечность, гуманность». Она не просто занимает первое место в структуре ценностной шкалы, а является ее вершиной и фундаментом одновременно. Она трансцендентна для чеченской этической системы, пронизывает ее от основания до вершины, определяет качество и характер других нравственных ценностей.

«Адамалла» в чеченской этической системе определяется не только категориями гуманности (милосердие, сострадание, сопереживание, великодушие), но и мудростью. В чеченской этике отношение к разуму как критерию морали неоднозначное. Чеченцы не доверяют разуму, если он не сопряжен с сердцем, с интуицией. Поэтому в ценностной шкале разум не выделяется в качестве отдельной категории, в отличие, к примеру, от адыгской этики, в которой Б.Х. Бгажноков отмечает пять постоянных принципов: человечность, почтительность, разум, мужество, честь. Мудрость, представляющая собой гармонию разума и сердца, является не только основой человечности, но и критерием нравственности вообще.
Не менее важным критерием человечности является великодушие, прежде всего великодушие к побежденному врагу. Эта нравственная ценность была настолько важной для чеченцев, находившихся в состоянии перманентных оборонительных войн, что сохранилась легенда, посвященная ей. Она была записана С.-М. Хасиевым в конце 60-х годов ХХ века в одном из горных районов Чечни. Согласно легенде, «души благородных воинов Бог обратил в белых лебедей. Поэтому они спокойны и величественны. А души воинов, давших на войне волю чувству гнева и озлобления, не соблюдавших меру дозволенного по отношению к врагу, прокляты и помещены Создателем под корни самых высоких гор. Но им было обещано, что наступит время, когда они будут освобождены. И если погубленные ими души простят их, то жестокие воины будут прощены Богом и обращены в белых лебедей. А вначале Всевышний превратил души жестоких воинов в журавлей. Поэтому стаи журавлей, улетая каждой весной на север, громко плачут и просят прощения у погубленных ими душ. Лебеди же проделывают весь этот путь добровольно, из-за сострадания к своим согрешившим собратьям, и молятся за них в стране теней».

Жестокость по отношению к побежденному или раненному врагу, по отношению к слабому или беззащитному считается категорически неприемлемой не только в кодексе «Къонахалла», но и в чеченской этике вообще.
В поэме А.С. Пушкина «Тазит» главный герой – молодой адыгский князь, воспитанный чеченцем, вступает в конфликт с отцом, отказываясь следовать его морали. Старик-чеченец, возвращая сына князю, горд плодами своих усилий:

«Прошло тому тринадцать лет,
Как ты в аул чужой пришед,
Вручил мне слабого младенца,
Чтоб воспитаньем из него
Я сделал храброго чеченца.
Сегодня сына одного
Ты преждевременно хоронишь.
Гасуб, покорен будь судьбе.
Другого я привел тебе.
Вот он. Ты голову преклонишь
К его могучему плечу.
Твою потерю им заменишь —
Труды мои ты сам оценишь,
Хвалиться ими не хочу».

Но старый князь недоволен сыном:

«Где ж, – мыслит он, в нем плод наук,
Отважность, хитрость и проворство,
Лукавый ум и сила рук?
В нем только лень и непокорство.
Иль сына взор мой не проник,
Иль обманул меня старик».

К удивлению и гневу отца, юноша отказывается напасть на безоружного купца, схватить беглого раба. На вопрос князя, почему он не убил встретившегося ему убийцу брата, Тазит отвечает, что тот «был один, изранен, безоружен…».
Многие исследователи творчества поэта считают, что эти поступки он совершает под влиянием христианской морали. На самом же деле герой поступает как настоящий къонах. Ведь къонах не может напасть на слабого и беззащитного человека. Он не только не может убить раненного и безоружного кровника, но и согласно чеченскому кодексу, должен оказать ему посильную помощь.
Великий русский поэт был лично знаком с Бей-Булатом Таймиевым, знаменитым чеченским военачальником, мудрым политиком, блестящим дипломатом, настоящим къонахом. А.С. Пушкин писал о нем в «Путешествии в Арзрум»: «Славный Бей-Булат, гроза Кавказа… Приезд его в Арзрум меня очень обрадовал: он был уже мне порукой в безопасном переезде через горы и Кабарду.». Конечно же, поэт имел представление о кодексе «Къонахалла» и это отразилось в образе и поступках главного героя поэмы.
Основой категории «адамалла – человечность» является гуманность, человеколюбие, милосердие, сострадание, но сострадание в активной форме. Ведь къонах – это прежде всего защитник слабых и беззащитных, их последняя надежда на справедливость в этом несправедливом мире.
Понятие человечности включает в себя также бережное, трепетное отношение к природе, ко всему, что окружает къонаха. Он ощущает себя частью этого огромного мира, в котором все равны перед Вечностью, будь то человек, муравей или дерево. Къонах не может осознанно причинить вред живому существу или растению. Поэтому он очень бережно пользуется благами природы, придерживаясь принципа умеренной необходимости.

Следующей по значимости категорией в кодексе къонаха является «нийсо – справедливость», ею определяются взаимоотношения къонаха с людьми. Некоторыми учеными она трактуется как «равенство», но это связано с тем, что сами носители языка в слове «нийсо – справедливость» улавливают оттенок равенства.
Справедливость, так же как и человечность – одно из важнейших качеств къонаха, так как она выводит его отношение к миру на высокий социальный и духовный, можно сказать, мессианский уровень. Справедливость, как и свобода, была одной из самых востребованных этических ценностей в чеченском обществе во все времена. Если свобода – абсолютна, то справедливость – ограничение ее на уровне общества. Ее отсутствие в социальных отношениях приводило к кровопролитным внутренним конфликтам, к гражданским войнам. При этом первостепенными в их возникновении были не экономические причины, а нравственные диспропорции в человеческих взаимоотношениях. Тем более справедливостью должен был обладать человек, священной миссией которого было служение Отечеству.

«ЦIано – духовная чистота» – одно из важнейших качеств къонаха, так как без него он не может быть по-настоящему человечным и справедливым. Чистота помыслов и устремлений, внутренняя отстраненность от надежды на вознаграждение в земной и небесной жизни – основные составляющие высокой миссии къонаха. С этой категорией связано отношение къонаха к религии. Религиозная культура къонаха определяется прежде всего – влиянием суфизма, так как чеченцы исповедуют ислам в его суфийской форме. Отсюда предпочтение внутренней сути религии перед ее внешней формой, скромность в отправлении религиозных ритуалов, осмысление веры как личной, интимной сферы человека, высокая степень религиозной толерантности.
Для къонаха характерно трепетное отношение к человеческой жизни как к высшей ценности, уважение личного достоинства человека, независимо от его социального статуса, национальной и конфессиональной принадлежности. Именно поэтому эталоном нравственности для него является сам человек, получивший от Всевышнего возможность свободного морального выбора между добром и злом, человек, «способный к совершенствованию на пути самопознания и обретения своего истинного «я»».

С «цIано – духовной чистотой» непосредственно связаны такие этические категории как «оьздангалла – благородство» и «гIилакх – этикет». «Оьздангалла – благородство» является универсальной нравственной категорией. Она сопряжена также с человечностью и справедливостью. «Благородство» является признаком хорошего происхождения, высокой внутренней культуры и духовности. Оно придает человечности возвышенность, чистоту и утонченность. Этикет является внешним выражением благородства. У чеченцев этикет был не просто набором утонченных манер, а одухотворенным ритуалом, системой социальных знаков, благодаря которой социальная структура оставалась стабильной. Так же как ритуал – «ли» у Конфуция, традиционный этикет в чеченском обществе сглаживал социальные противоречия, подчеркивал формальное равенство всех его членов, способствовал гармонизации человеческих взаимоотношений внутри общества. Поэтому къонах ни при каких обстоятельствах не мог нарушить этикет.

Основополагающими этическими категориями кодекса къонаха также являются «ларам – почтительность, уважение» и «сий – честь». «Ларам» – это почтительное отношение къонаха к миру, к людям, к человеческой личности. Оно не зависит от внешних обстоятельств, а присуще ему изначально, существует постольку, поскольку существует сам къонах. «Сий – честь» – это, с одной стороны, внутреннее осознание человеком собственного достоинства, с другой – отношение к этому достоинству общества и отдельных людей. Честь – единственное достояние, которым къонах дорожит больше жизни. Возможно, это связано с тем, что «честь своей последней основой имеет убеждение в неизменности нравственного характера, в силу которой единственный дурной поступок ручается за такой же моральный характер всех последующих, вследствие чего утраченную честь никогда нельзя восстановить».

Адам Смит в «Теории нравственных чувств» писал: «Стремящиеся к успеху весьма часто оставляют дорогу добродетели, чтобы достигнуть положения, вызывающего их зависть, ибо путь, ведущий к богатству, и путь, ведущий к добродетели, часто бывают противоположны друг другу. Но честолюбивый человек постоянно тешит себя мыслью, что по достижении блестящего положения у него будут тысячи средств заслужить уважение людей, и что тогда своими поступками он загладит и заставит забыть низкие средства, употребленные им для достижения цели…
Напрасно щедростью, расточительностью, а также государственными делами силится он отвлечь внимание людей от своих прошлых поступков…
Среди великолепной пышности и безграничного могущества, среди презренной лести вельмож и ученых, среди менее корыстных, но более громких восклицаний толпы, среди самых славных завоеваний и громких побед честолюбивый человек преследуется внутренним голосом стыда и угрызениями совести. И в то время как в глазах прочих людей он окружен славой, в своем собственном мнении он опозорен преступлением и охвачен сопровождающим его ужасом».
Трепетное отношение къонаха к чести и личному достоинству связано не с индивидуализмом и эгоцентризмом, а с нравственной высотой его общественной миссии, которая состоится лишь в том случае, если и цель, и средства, и личность будут соответствовать ее абсолюту.

Некоторые исследователи чеченской этики смешивают с честью категорию «яхь» – соперничество в добрых делах и мужественных поступках. Но это – качество, более свойственное для «кIанта – доброго молодца», героя чеченских эпических песен – илли, чем для къонаха. КIант обладает всеми качествами эпического героя: физической силой, мужеством, миролюбием, справедливостью, но нравственная цель его поступков более приземленная, чем миссия къонаха. Поступки кIанта более ориентированы на публичное одобрение и похвалу. Къонаху «яхь» как этическая ценность не противопоказана, но она не должна бросаться в глаза. По отношению к близким людям, друзьям она совершенно неуместна. По всей видимости, первоначально она была уместна только по отношению к врагу, который вызывал к себе уважение.

Старинная притча, которая отражает принципиальное отличие в народном сознании къонаха от кIанта-удальца, была записана С.-М. Хасиевым в одном из горных районов Чечни:
«На самой вершине утеса стояла боевая башня, которая защищала вход в ущелье, а также с нее передавали сигналы о приближающейся опасности в другие районы гор. Кровлю ее завершал остроугольный камень – цурку. Однажды сокол, пролетая над утесом, сел на этот камень и очень довольный собой, стал оглядывать окрестные горы.
– Чем же ты так доволен? – спросил у него камень.
– Как же мне не быть довольным, если у меня так все хорошо, – ответил сокол, – Всевышний дает нам три года жизни на этой земле. Я уже два года прожил, но чувствую себя словно мне один год, и прилетел я сюда, поклевав живой печени. Мне подвластны крылья и небо.
– Я же стою на вершине этой башни уже девятьсот лет для того, чтобы она не разрушилась, – сказал камень, – За это время я увидел столько, что, начни я рассказывать об этом даже со времени твоего сотого предка, не хватило бы твоей жизни. Разница между мной и тобой в том, что ты создан для того, чтобы насыщать свой желудок и любоваться своей силой и удалью, я же здесь для того, чтобы не разрушилась эта башня и охраняла мир людей, живущих вокруг».

«Собар – выдержка, терпение» – это особая категория в ценностной системе кодекса. Ее значимость подчеркивается чеченской пословицей: «Къонах собарца вевза – къонах познается по выдержке». «Собар» обладает целым рядом значений, пересекающихся друг с другом. В духовном аспекте – это жертвенность, восхождение на Голгофу ради блага людей.
Кроме того, это – самообладание, выдержка, терпение, мужество. «Къонахчун майралла – собар. – Мужество къонаха – выдержка» – гласит чеченская поговорка. «Собар» – это фундамент, на котором держится ценностная система кодекса «Къонахалла». Именно с этой категорией связано отношение къонаха к смерти и судьбе. Къонах сдержанно и с достоинством принимает все удары судьбы, но, ясно осознавая свое право выбирать между добром и злом, между истиной и ложью, между жизнью и существованием, он чувствует себя хозяином своей судьбы. Къонах понимает неизбежность, фатальность смерти, и, соответственно, свою обреченность, но не испытывая страха перед ней, он ощущает свое превосходство и над судьбой, и над смертью. Это чувство очень глубоко и проникновенно передается в старинной чеченской песне:

«Ты, горячая пуля, коварна и зла,
Но моею рабою не ты ли была?

Ты безжалостна, смерть, твой ужасен предел,
Но не ты ль мне служила, когда я хотел?

Ты, сырая земля, успокоишь меня,
Но топтал не тебя ль я ногами коня?

Ты укроешь меня, успокоишь, а все ж
Только тело мое, а не душу возьмешь!»

Человечность, справедливость, духовная чистота, благородство, почтительность, честь, выдержка – основные категории, составляющие ценностную систему кодекса «Къонахалла». Как система нравственных ценностей она идеальна так же, как и универсальна. Народ, создавший такую систему, не может не иметь в нравственном отношении великого будущего.
Чеченский этический кодекс «Къонахалла» является уникальным памятником нравственной мысли человечества. И, несомненно, он сыграет историческую роль в духовном и нравственном возрождении чеченского народа.

(с) Нохчалла.com, Леча Ильясов, по материалам Я.Чеснова, С-М.Хасиева и др.